Лекарство от блицкрига

Между тем пересмотр уголовного дела Константина Карасева неуклонно продвигался благодаря такому корифею адвокатуры, как Наум Давидович Фрейдзон. После оперативно проведенной экспертизы плаката было установлено, что там действительно имела место аккуратная подчистка, полностью изменившая первоначальный смысл плаката. Были сняты и запротоколированы показания десятков свидетелей, исключающих вину Константина. Фрейдзону удалось опровергнуть все усилия прокурора, старавшегося оставить Карасева в местах заключения. Основной посыл прокуратуры заключался в том, что если Карасев не виновен, то кто же тогда виновен? Ведь кто-то должен сидеть в тюрьме за это преступление, почему бы и не Карасев?

То есть, прокуратура была согласна освободить Карасева из мест заключения лишь при условии обязательной поимки и изобличения истинного преступника. А пока такой преступник не найден, то осужденный должен сидеть в тюрьме. То есть провозглашался принцип: «Лес рубят – щепки летят». А на роль «щепки» был назначен «терпила» – Константин Карасев.

Однако Фрейдзон продемонстрировал высший адвокатский «пилотаж», заявив, что контрреволюционная выходка с плакатом это дело истинных «врагов народа». А так как у Карасева имеется чистое алиби, то получается, что отказывая в освобождении действительно невиновного человека, работники прокуратуры становятся невольными пособниками врагов народа. Очевидно, что пока Карасев будет находиться в заключении, поиск истинных виновников – врагов народа, будет приостановлен. А после того, как Фрейдзон «ввернул» тезис, что советский суд, самый справедливый суд в мире, не может уподобляться судопроизводству в буржуазных странах, которое карает невиновных людей как, например, в случае позорного судилища в США над Сакко и Ванцетти, то освобождение Константина Карасева стало лишь вопросом близкого времени.

И это время, наконец, настало – Константина освободили из тюремных застенков. Это событие было настолько невероятно для 1937 года, что мало кто верил, что оно произошло. Не верил в свое освобождение и сам Карасев, изо всех сил стараясь себя как можно больнее ущипнуть, чтобы убедится в реальности происходящего. Дело в том, что Константин отнюдь не был «белой вороной», выделявшейся своей явной невиновностью среди осужденных по «легендарной» 58 статье советского УК. Всем было ясно, что у Карасева имеется, по крайней мере, зримое материальное основание для своего нахождения в тюрьме, в отличие от большинства осужденных «врагов народа» по самым нелепым и противоречащим фактам и здравому смыслу обвинениям. Очень многие сидели в качестве «шпионов». Большинство заключенных были осуждены как агенты английских, немецких, польских, японских, корейских, финских и даже индонезийских спецслужб. То есть назначались шпионами от тех стран, насколько хватало фантазии у работников НКВД. Многие из сидельцев были высококвалифицированными инженерами, учеными, талантливыми руководителями, которых вместо того, чтобы дать им возможность укреплять науку и экономику советской страны принудили заниматься даже не феодальным, а малопроизводительным рабским трудом. Удивительный парадокс был в том, что если бы высококвалифицированным «врагам народа» позволили заниматься тем, что они могут делать намного лучше других, то, как наука, так и промышленная технология СССР совершили бы ощутимый скачок вперед.

Во второй половине 30-х годов сталинское руководство все-таки немного «въехало» в то, что микроскопами не стоит постоянно забивать гвозди, и стало повсеместно создавать так называемые «шарашки».

Костя первый год на зоне занимался лесоповалом и на этой тяжелой работе надорвался, хотя и не был «хлюпиком-ботаником» или белоручкой. Он вполне мог сгинуть от непосильных условий труда, если бы руководству лагеря не потребовался художник для оформления различных стендов и красочных плакатов. Потом позже также выяснилось, что одной из конструкторских «шараг» требуется хороший макетчик и Костя, благодаря своему таланту, легко освоил и эту тонкую и высококвалифицированную работу. А когда лагерное начальство проведало, что Костя Карасев еще и талантливый гармонист и аккордеонист, то создало ему условия для того, чтобы он мог принимать участие в лагерной самодеятельности. То есть пребывание в зоне для «счастливчика» Константина Карасева стало почти комфортным (по лагерным меркам конечно).

Но, правда жизни такова, что всему хорошему рано или поздно приходит конец. И Костя, с недоумением и недоверием узнал, что его освобождают от его «счастливой» творческой жизни в исправительном учреждении великой страны победившего социализма. Дело в том, что все родственники Константина ни слова не писали в своих письмах, что ведется большая и интенсивная работа по его освобождению и реабилитации. Об этом очень попросил хитроумный и многоопытный Фрейдзон, знающий, что вся переписка между заключенными и их родственниками подвергается регулярной перлюстрации.