Лекарство от любви – любовь

Но в кабинете царила атмосфера вовсе не богемная – если не считать двух полотен с репродукциями какого-то незнакомого Герману художника-импрессиониста, все остальные детали интерьера были выдержаны в современном, вполне деловом стиле кабинета руководителя. Герман внутренне съежился, оказавшись в этом кабинете, так похожем на «крепость» какого-нибудь чинуши. Идеальный евроремонт, бесшумно работающая сплит-система, черный кожаный диван для посетителей и рабочее место руководителя театра, ничем не отличающееся от рабочего места руководителя крупной бизнес-компании. Сам Андрей Валериевич – крупный мужчина с породистым носом и темно-карими глазами навыкате – производил впечатление человека властного и смотрелся в своем кабинете как настоящий хозяин.

Поздоровавшись, Герман бросил тоскливый взгляд в окно. Невозможно было отделаться от ощущения, что даже эти облака, медленно плывущие по небу, – тоже деталь интерьера, точно такая же собственность хозяина, как, например, плазменный монитор на столе. По крайней мере на тот промежуток времени, пока они пребывают в пространстве, охваченном пластиковой оконной рамой в кабинете Андрея Валериевича Уменкова. И солнечные лучи, и ветер за окном – за все это уже давно заплачено точно так же, как за аренду помещения.

«Едва ли, – устало подумал Герман, прислушиваясь к собственной интуиции. – Едва ли его заинтересуют мои альтруистические проекты. С таким же успехом, пожалуй, можно было бы потолковать об организации театральной студии в детском доме с памятником Пушкину, который стоит в сквере неподалеку…»

Но первое впечатление на этот раз оказалось обманчивым. Стоило только хозяину кабинета произнести пару фраз, и Герман понял – он пришел сюда не напрасно. Разговор завязался оживленный и по существу.

– Меня вдохновила ваша идея, Герман Дмитриевич. Вы даже не представляете, насколько. Я ведь сам в детском доме воспитывался.

– Вот как? – Герман не на шутку удивился. Статистика, в которую ему иногда приходилось заглядывать, свидетельствовала, к сожалению, что большинство воспитанников детских домов, выпущенных во взрослую жизнь, оказывались у станков на заводе или за прилавком с овощами и куриными ножками – и это в лучшем случаев. В худшем же… Об этом не хотелось и думать.

– Вижу, вы удивлены, и ваше удивление мне вполне понятно. Наверное, мне просто повезло, я родился на свет с каким-то несгибаемым стальным стержнем внутри. Я вообще хронический оптимист, это у меня диагноз… Ну, а идея театральной студии в детском доме мне близка еще и потому, что я сам, будучи воспитанником, в такой студии занимался. Наверное, именно оттуда и берет начало источник моего оптимизма. Впрочем, мы отвлеклись. Давайте, я немного расскажу вам о своих планах и о том, как я представляю себе эту студию. Хотите чай, кофе? Если хотите, можете курить…

Дальнейшая беседа проходила в самой непринужденной обстановке. Чай оказался удивительно вкусным, печенье – прямо-таки домашним, в последний раз Герман, кажется, пробовал нечто подобное в глубоком детстве, когда у плиты колдовала бабушка. Но главным было то, что они с Уменковым разговаривали на одном языке.

Хотя по большому счету разговаривал только Уменков. Герман почти все время слушал, превратившись на время разговора в некую копилку восторженных впечатлений. Описание процесса обучения сценической речи, сценическим движениям и мастерству – все это в устах Уменкова выглядело отнюдь не сухой теорией.

Спустя полтора часа Герман вышел из кабинета художественного руководителя театра. Теперь этот кабинет казался ему милым и уютным, интерьер – отнюдь не амбициозным, и чувство обиды за облака, проплывающие по небу, исчезло бесследно. Вместе с ним почти исчезла и тоска, заполонившая душу. Капля грусти, капля горечи осталась, притаилась на самом дне души. Казалось, грусть ушла насовсем. Но Герман знал, что рано или поздно она все равно вернется, и произойдет это гораздо быстрее, чем того бы хотелось. Но об этом он сейчас старался не думать. По крайней мере до вечера, до тех пор, пока это возможно. Реальная перспектива создать театральную студию в детском доме – сколько долгих месяцев он мечтал об этом, сколько раз звонил в Министерство культуры, в Министерство образования, сколько кабинетов обошел – не счесть! И вот теперь наконец его старания, кажется, увенчались успехом. Есть повод для радости. Только жаль, что эту радость ему не с кем разделить. И к этому, наверное, уже давно было пора привыкнуть…

«Жаль, – пронеслась непрошеная мысль. – Как жаль, что у нас не сложилось…»

Впрочем, о чем это он? Ведь дал себе слово не думать, не вспоминать. Не сложилось – и точка. Перелистнуть страницу и забыть…

Забыть.

Он шел по коридору и настойчиво повторял это слово, как заклинание, которое, вероятно, действует только в том случае, если человек повторит его сто тысяч раз. Тяжелый труд, и времени уходит много, но если оно все-таки сработает – ради этого стоит потрудиться. Он спускался по лестнице, и каждый шаг отражался гулким эхом от стен, и каждый шаг содержал в себе это слово – «забыть».