Лекарство от меланхолии

– А что, разве тебе не хочется нанять где-нибудь каноэ и грести, грести?.. А помнишь, как ты однажды свалился в воду и чуть было не утонул у пожарного причала?

– А кто хоть слово сказал о каноэ?

– Да ты же, ты! Твои дикари – или забыл? – уплывают таким образом в великую неизвестность.

– Так то в южных морях! Здесь же человеку необходимо самому передвигать ноги, чтобы вернуться к истокам и встретить свой естественный конец. Я могу пройти северным берегом озера Мичиган, среди дюн, волн, ветра.

– Уилли, Уилли, – прошептала она мягко, покачивая головой. – Ох ты, Уилли, Уилли мой, что же мне делать с тобой?

Он понизил голос:

– Дать мне самому распорядиться своей головой.

– Да, – сказала она тихо. – Да.

На глазах ее выступили слезы.

– Ну, будет, будет, – прошептал он.

– Ох, Уилли… – Она долго-долго смотрела на мужа. – Можешь ли ты, положа руку на сердце, сказать, что это твоя смерть пришла?

Он увидел свое маленькое четкое отражение в ее зрачке и смущенно отвернулся.

– Всю ночь я думал о вселенском потоке, его отливах и приливах, которые приносят человека в этот мир и уносят его обратно. А теперь утро – и прощай.

– Прощай? – Она смотрела на него так, словно слышала это слово впервые.

Его голос был нетверд.

– Конечно, если ты так настаиваешь, Милдред…

– Нет! – Она взяла себя в руки, вытерла слезы и высморкалась. – Ты чувствуешь то, что чувствуешь. С этим я бороться не могу!

– Ты уверена?

– Это ведь ты уверен, Уилли, – сказала она. – Ну а теперь – иди. Возьми теплую куртку – ночи сейчас действительно холодные…

– Но… – сказал он.

Она принесла его куртку, поцеловала в щеку и отошла раньше, чем он успел заключить ее в медвежьи объятия. Так он и стоял: глядя на кресло у камина и двигая челюстями. Она распахнула дверь.

– Ты взял с собой поесть?

– Мне не нужно… – начал было он. – Я взял бутерброд с ветчиной и несколько пикулей. Один, точнее. Вот и все, я подумал, что хватит…

Он спустился с крыльца и направился по тропе к лесу. Потом обернулся, словно собираясь что-то сказать, но передумал, махнул рукой и зашагал дальше.

– Уилл! – крикнула женщина ему вслед. – Смотри, не переусердствуй! Чтобы твой уход не слишком затянулся. Как устанешь – присядь! Как проголодаешься – поешь! И…

Но в этом месте ей пришлось прерваться, она отвернулась и вытащила платок.

Через мгновение вновь взглянула на тропу – та выглядела так, словно последние десять тысяч лет по ней никто не ходил. Тропа была пустынна, женщина вошла в дом и захлопнула за собой дверь.

Вечер, девять часов, девять пятнадцать, высыпали звезды, луна кругла, земляничным светом горят сквозь занавески огни в доме, дымоход вытягивает из горящих поленьев длинные фонтаны искр, тепло. Вверх по трубе поднимаются звуки гремящих кастрюль, сковородок, ножей-вилок, огня, мурлыкающего в очаге, словно огромный оранжевый котище. В кухне, на безбрежной металлической плите, через конфорки которой прорываются язычки пламени, кипят кастрюли, сковороды жарят, наполняя воздух ароматами и паром. Время от времени старая женщина отворачивается от плиты, и тогда по глазам ее и широко раскрытому рту видно, что она прислушивается к тому, что происходит за пределами этого дома, вдалеке от огня.

Девять тридцать. Где-то далеко, но достаточно громко, неуклюже затопали.

Старая женщина выпрямилась и положила ложку на стол.

А снаружи, где одна лишь луна, протопали – топ-топ – тяжело и тупо. Так продолжалось три-четыре минуты, и за это время она не шелохнулась, только сжала кулаки и крепче стиснула зубы. А потом бросилась к столу, к плите, засуетилась и принялась наливать, поднимать, тащить, ставить…

Она закончила кухонную возню как раз когда звуки снова пришли из темной дали, раскинувшейся за окнами. По тропе прогрохотали медленные шаги, и тяжелые ботинки замесили снег на парадном крыльце.

Она подошла к двери и стала ждать стука.

Но не услышала.

Она ждала.

Там шевелилось что-то большое. Кто-то переминался с ноги на ногу и неловко сопел.

В конце концов она вздохнула и резко, обращаясь к дверям, спросила:

– Уилл, это ты, что ли?

Ответа нет. Молчание.

И тогда она широко распахнула дверь.

На пороге стоял старик, держа в руках охапку дров. Из-за поленьев выплыл его голос:

– Увидел, что из трубы дым идет, подумал, дрова, наверное, понадобятся…

Она посторонилась. Он вошел и, не глядя в ее сторону, аккуратно положил полешки у очага.

Она глянула за порог, взяла чемоданчик и внесла в дом. Потом закрыла дверь.

Он сидел за обеденным столом.

Она помешала стоящий на плите суп.

– Ростбиф в духовке? – спросил он тихо.

Она открыла дверцу. Запах выплыл и окутал его. Он сидел, закрыв глаза, и принюхивался.

– А это еще что такое? Жжешь что-нибудь? – спросил он через минуту.

Она выждала какое-то время и произнесла, не поворачиваясь:

– «Нейшнл Джиогрэфик».

Он медленно кивнул, не произнеся ни слова.

Потом еда оказалась на столе – ароматная, пышущая жаром, и внезапно, после того как старуха опустилась на стул, наступило мгновение полной тишины. Она покачала головой. Посмотрела на него. И еще раз покачала головой.

– Ты не хочешь попросить благословения? – спросила она.

– Лучше ты начни.