Лекарство от скуки (СИ)

— Во мне умер человек, когда я увидел тебя! — Зло рыкнул он и сорвался с места, догоняя. — Человек, здравый смысл и добрая доля понимания. — Добавил уже спокойнее, видимо, припомнив о контроле. — Ты навязчивая идея. И любому всегда будет мало тебя просто трахнуть, оттого участь моя печальна и незавидна. Во что Гурина превратила, а? Не мужик, а оболочка одна.

— Вы уже и ответ мой знаете, уверены, что соглашусь? — Сухо отметила, заставляя Морозова усмехнуться.

— Какой ответ, Наташенька, девочка? Никаких ответов. Ты попалась! Или, считаешь, не знаю, что задумала? Что бы ты там ни хотела: приручить Громова своего или уничтожить, но сейчас не отступишься. А для решения этого вопроса нужно время и полная концентрация. А когда голова от других проблем пухнет… Ты ведь понимаешь, что эти нелепые игрища в казаков-разбойников только начало. Можно долго ходить вокруг да около, а можно просто пустить ему пулю в лоб и ты останешься ни с чем. Обидно, не правда ли…

Я обвела языком губы, нервно сглотнула и отсчитывала шаги, напряжённо глядя в одну точку неуловимого горизонта.

— Я настолько предсказуема?

— Ты больной человек, Наташа. Сломали тебя. — Вздохнул Морозов так, будто откровенно об этом факте сожалеет. — И, как это обычно бывает, нашёлся виновный во всей этой заварушке. И месть в таком случае становится идеей фикс. Месть или фатальная любовь. Ты же умом тронешься, если что-то пойдёт не так. Признай, что прав. Мы с тобой как никто другой это понимаем.

Он говорил, а я молча соглашалась, что прав, что точно в цель бьёт и не предположения это вовсе, а абсолютная истина, от которой даже мне не скрыться. Говорил, говорил, зарождая в теле истеричную дрожь, болезненный спазм от возможного провала.

— Чего вы хотите? — Прошептала, нервно теребя пальцами ремешок сумочки, а Морозов сделал вид, что этого не замечает. Свою линию гнул, паршиво скалясь.

— Пожалуй, хочу так много, что выделить что-то конкретное сейчас даже не в силах. — Азартно облизнулся. — Покорности хочу, встречного желания. — Проговорил с алчным блеском в глазах. — Любить тебя хочу и уничтожить хочу не меньше. Носить на руках и смешать с грязью! — С нездоровым румянцем продолжал, как вдруг опомнился, уравновешено усмехнулся. — И желания эти настолько остры и настолько противоречивы… — Загадочно потянул, на меня с интересом поглядывая. — Не молчи, Наташа, скажи мне что-нибудь. — Ладонью по спине провёл, а я вместо того, чтобы от прикосновения отшатнуться, как делала обычно, отвороты пальто на груди сильнее запахнула, спасаясь от холодного апрельского ветра.

— Гурин знает? — Прищурилась, напряжённо всматриваясь вперёд. Морозов неодобрительно покачал головой.

— В отпуске твой Гурин. Вчера отбыл на острова. И, поверь, месяца, пока его нет, мне хватит, чтобы дожать тебя. Не дразни и не испытывай терпение, а, вместе с тем, и свою удачу. — Заметил, доброжелательно улыбаясь. — Когда тебя ждать? — Задал вопрос, увильнуть от которого, судя по тону, было сродни преступлению.

— Не знаю, мне время нужно.

— С мужиками своими разобраться? — Догадливо хохотнул он и одобрительно махнул рукой. — Валяй! Недели хватит?

— Две нужно.

— Пусть будет две. Потом отработаешь.

— Я могу идти?

— Иди. Только… Наташ… поцелуй, что ли, на прощание, а? — Я демонстративно отступилась, а Морозов раскатисто рассмеялся. — А ведь счастье казалось возможным…

Я знала это состояние, что сейчас захватило и разум, и сознание. Полное отсутствие эмоций. Ни хорошего, ни плохого. Только проблема и способы её решения. Проблемой, несмотря на любые события, оставался Татарин. Взрывной и неуравновешенный. Он был не из тех, кого позволительно гладить против шерсти. И за последнее время привык быть главным, привык принимать решения и, как формальность, получать моё на них согласие. А я подпускала его всё ближе и ближе, допуская ту мысль, что бродячие псы, точно как волки, от своих инстинктов не отказываются. И смотрел он на меня так, будто на куски разорвать готов при первой же ошибке, при малейшей неточности. Ухватить, сжать челюсти и сделать больно. Намеренно. И чем дольше… были вместе… тем более решительным казался его взгляд. Он считал меня своей. Он мог спокойно выдохнуть только в том случае, если я покорно склоняла голову. Полной зависимости хотел и её получил. И совершенной дикостью казался тот факт, что эта зависимость вдруг стала мне не страшна. Он был бальзамом на рваные раны. Он был отдушиной после нелёгкого противостояния с Громовым, который тоже напирал, который тоже хотел отхватить свой кусок удовольствия. Татарин был целым миром, в котором я казалась призрачной и невесомой, свободной от проблем. Опасно манящим, затягивающим в воронку нереальности! Неправильным и таким хрупким… а я уже сжимала в руках условный камень. Увесистый, остроугольный, обладающий силой разрушения.

Глава 17