Лекарство от забвения. Том 1. Наследие Ящера

Эти бесхитростные строчки сами собой сложились в голове трактирщика в тот момент, когда он окончательно убедился, что горе-пловец пришел в чувство. Записать бы их, да куда и как? На языке каких символов? Разумеется, потом они выцвели и стерлись из памяти Куримара, перекрытые многочисленными слоями новых впечатлений, эмоций и событий. К ним относятся и клятва об украшении прилавка резьбой, взятая со спасенного Гивдара, и его многодневная работа с перерывами на хмельное забытье, и, наконец, бесславная кончина талантливого резчика в крошеве осколков бутыли из-под винного спирта возле этого самого прилавка.

Что тут поделаешь? Мельница жизни, ни у кого не испрашивая одобрения, заскрипела дальше своими лопастями, перемолов и это. Порой Куримару казалось, что жизнь заодно перемолола его самого. Что осталось от жизнерадостного и предприимчивого трактирщика? Одни мелкие осколки, подобные тем, что усеяли пол вокруг мертвого Гивдара.

«Надо жить дальше», – так говорят в народе? Вот Куримар и зажил, да только не так, как раньше, а тем безрадостно-обреченным манером, что в том самом народе именуется небрежным словом как-нибудь.

– Что, как там увалень-винодел из «Хмельной чаши», не слыхал? – иной раз, когда другие темы для беседы уже явно были исчерпаны, спрашивал один воин другого, не отвлекаясь от налаживания доспеха.

– Куримар который? – всегда зачем-то следовал уточняющий вопрос. – Да это… как-нибудь.

– А прилавок все же у него богатый… Нигде такого в Подгорье не видал!

– Да уж, славно сработано. А слыхал ты, дружище Нурхан, что этот хряк тогда пьяницу резчика – не помню, как его, грешную душу, звали – из моря сам выловил? Да лекаришке Аннумову тесак мясной к горлу приставил, только чтоб тот от Матери звезд его обратно в кабак возвратил?

– Известное дело, – лениво отвечал Нурхан собеседнику. – Нашел новость! Об этом уж почитай все Подгорье слыхало. Расписной потолок в Святилище виноделу покоя-то не давал! Я видал, да и другие хархи сказывали, что в дни жертвоприношений или на Горидукх²² Куримар все больше не на жрицу, а на потолок пялился. Задерет бороду кверху, да так, что вот-вот подпалит ее своим факелом, и глазищами по потолку так и шныряет. Какие уж там ему грехи выжигать и какие молитвы читать? Дела ему до этого не было никогда, скажу я тебе! Стоит и будто запомнить пытается узор тот. На кой хрен, спрашивается, а? Чтоб он ночью ему приснился вместо Нездешней?

– Ну ты и тугодум, Нурхан! – вспыхивал Водрих. – Сам же сначала сказал, что покоя тот потолок его грешной душе не давал! Перенести, стало быть, он хотел потолочный узор на прилавок у себя в трактире. Дошло до тебя? Бутыли с маругой чтоб ставить на священные символы, к которым ты в Святилище взываешь, чтоб матушка твоя поправилась и чтобы Тридда тебе красный платок на турнире бросила! И вообще, снял бы ты шлем, а то, как по мне, перегрел он твой котелок. Не соображаешь, по-моему, ни шиша.

– Вот ведь бестия семипудовая! – искренне возмущался Нурхан. – Верно, ты, Водрих, толкуешь! Так оно и есть. Сам видел, как в «Хмельной чаше»-то наши священные треугольники локтями обтирают – янтаря, ну, который внутри них, и не видать уже. Поди разгляди его за пятнами от пролитого вина да следами жирных пальцев! – И в испуге шептал: – Пощади, Мать звезд, его заблудшую душу!

– То-то и оно, друже, то-то и оно, – кивал сослуживец. – А кто там следить за порядком теперь будет и с рисунков тех жир соскабливать, коль жена его, Хигдая, еще пять созвездий назад к какому-то лучнику по ту сторону опаловых гор свинтила?

– Да ну тебя, Водрих! – терял терпение Нурхан. – Иной раз хуже бабы – Огненный бог тому свидетель! С тобой все сплетни по Подгорью соберешь, на копье их намотаешь, а потом копье то с земли не подымешь. Брехня пустая еще и душу утяжеляет, – резонно добавлял ревностный поборник правды. – Не я придумал – в Семи наставлениях так толкуется. Помнишь такие слова: «Все лишнее, что со сплетнями к тебе прирастает, потом в себе будешь тяжким грузом таскать»? Аж до самого Горидукха, а он ой как не скоро! – следовало уточнение.