Лекарство от забвения. Том 1. Наследие Ящера

– С каких это пор ты, Нурхан, жрецом заделался? – насмешливо вопрошал ничуть не пристыженный Водрих. – Или ты, чего доброго, черные латы с треугольниками вместо наших бронзовых доспехов на себя примеряешь? – парировал он. – Лучше бы ты вместо своих Наставлений больше Рагадира слушал, тренировался усердней да турниры б не пропускал. Глядишь, и Огненный бы тогда заметил твое старание и отсыпал бы удачи на твою тугодумную голову. А там уж, наверно, и Тридда бы поласковей стала, а отец ее… как бы это сказать?.. ну, добрей, в общем, к тебе, дураку. А что до жены Куримаровой, так это истинная правда – кого хочешь в Подгорье спроси. Ибо не слыхивали об этом только самые ярые противники досужих разговоров – такие, как ты, к примеру. Коль не веришь другу, что ни разу ни единой истории не приукрасил для твоих мнительных ушей, так давай, разузнай все сам! Возьми да спустись в любую таверну, зайди в первый попавшийся кабак и поинтересуйся, где нынче обретается любезная Хигдая? Ха! Сам потом прибежишь ко мне с глазами, будто дисками из Певучего! Да еще спать потом мне не будешь давать! Всю ночь кряду ведь будешь возмущаться: «Да как такое под Матерью звезд…» Как там дальше у тебя? А, вспомнил: «выгорело»! Ага, точно. «Как, – будешь бубнить мне с соседней лежанки, – такое выгорело, чтобы жена, венчанная с мужем священным пламенем огненного нимба на глазах у жрицы – ну, еще там всяких подробностей свадебного обряда приплетешь, – вдруг разорвала эту выплавленную на небесном своде связь, трижды плюнула на Семь наставлений, не говоря уж о собственных венчальных клятвах, да и сбежала вдруг от мужа?! А когда узнаешь – хотя это уже давно известно всем, – что еще и дочку их, малышку Медиз, на руках Куримара оставила, то до конца созвездия покоя мне в своем праведном гневе не дашь! Ну давай, иди, – уже чуть не подталкивал он опешившего Нурхана. – Сегодня как раз свободный от службы день! Большая удача для тебя, – не смог удержаться от шутки бойкий на язык Водрих. – А то ты тут со мной уж столько сплетен намотал на копье, что все равно не поднял бы его и до стрельбища бы не дотащил. Ха-ха-ха!

Собеседнику, сраженному в этой словесной баталии, оставалось лишь беспомощно развести руками.

– Да к чему мне тащиться в таверну и к добрым хархи приставать, когда ты мне все карты прям тут и раскрыл? Видать, теперь жителям Подгорья меня ничем не удивить…

А все же удивить недоверчивого Нурхана словоохотливые обитатели приморской местности могли, да еще как! Ведь разговор, подобный тому, который завел болтливый Водрих, частенько вился над муравейником черных каменных домишек Подгорья. Вился-завивался причудливыми кольцами правды и вымысла, щедро сдобренный гнилостно-сладким душком сплетен. Ветер на своих растрепанных крыльях разносил их вдоль всего побережья. Обрывки наблюдений и каркающее эхо слухов стали вожделенными крошками хлеба для изголодавшейся стаи голубей-попрошаек.

И не насытившись аппетитным мякишем пересудов и кривотолков, они начали клевать трактирщика прямо в голову.

Если в одном конце Подгорья утром рябая сукновальщица, стуча внушительным кулаком по своему кожаному фартуку, утверждала, что-де Куримар посещал Святилище, только лишь чтобы выучить его потолочную роспись, то через пару дней, на другом конце, он уже «ни во что не ставил Огненного бога и думал, будто кабак достоин такого же украшения, как и Святилище».

– Грех, грех-то какой! – склоняя седые головы под треугольниками из трясущихся пальцев, вторили старики хриплым хором.

– Не возгордись, подобно трактирщику из «Хмельной чаши», а то не видать тебе воинской службы как своих ушей! – вразумляли матери своих строптивых чад, в глубине души радуясь такому показательному примеру.

Пролетая над прибрежными поселениями, этот слух постепенно обрастал павлиньим хвостом выдуманных подробностей. Слава Куримара стремительно неслась впереди него.

Кто он такой? Что сталось с его жизнью? Как он вообще дошел до нынешнего положения? Спросите – и вам расскажут!

Расскажут, что-де презренный кабатчик, видимо, увлекшись дегустацией своих напитков, ни с того ни с сего возомнил себя не меньше чем членом королевского совета и посчитал уместным ставить бутыли будто бы на потолок Святилища. То есть предложить своим гостям выпивать прямо на священной для хархи символике, а то и сплевывать на нее застрявшие между зубов виноградные и рыбные косточки. Перенес возвышенное, божественное – вниз. Святыня, к коей устремлялись молитвы, благодарности, немые вопросы, просьбы о защите живых и жаркие заклинания о лучшей доле для усопших, оказалась под чашами с маругой, под тарелками с обглоданными свиными ребрышками.

Грех, грех-то какой.