Лёха

— Пан офіцер, у нашому селі бандитів немає, ми всією душею за Рейх і за батьку Хітлер! Це вам все набрехали, либонь миколаївські набрехали! Зараз начальника самооборони запитаю — що він скаже! — заторопился он. Посланный старостой пацан тут же засверкал пятками, рванув куда-то за каким-то дядькой Олександром.

Середа стоял молча, смотрел крайне неприятным взглядом и от него буквально несло холодной, злой и самое пугающее старосту — неотвратимой силой. Гогун отлично знал таких упертых, да и порядки ему были известны — такие государственные люди просто напишут одну-единственную бумажку — и все — как под паровоз на железке попадаешь. И просить бесполезно и подкупать. И, в общем, этому офицеру вполне вероятно наплевать на пострадавшего своего подчиненного — но орднунг есть орднунг. И самое главное — сам Гогун безоговорочно и со всеми потрохами, с радостью, взялся служить новой власти — хотя бы потому, что не любил москалей. Почему не любил — и сам сказать не мог. Возможно, потому, что был холуем до глубины души и ему было нужно, чтоб над ним был Господин, которому он мог бы истово служить. Служа им и самому можно стать господином, ну не так чтоб Господином, но господинчиком — вполне можно. А нынешние москали как-то не выглядели господами. Товарищем же им Гогун быть не хотел.

— Где есть нашальник самооборон? — поторопил немец-Середа.

— Та он уже йде! Давай швидше, пане офіцер чекає! — радостно-нетерепливо позвал староста подходящего усатого мужика — этот был в отличных сапогах, полувоенной форме, лобастый и винтовка на его плече выглядела не деревянной игрушкой, как ее неумело таскали босоногие гопники, а привычным оружием и символом власти. Видно было, что мужик крепкий, себе на уме, явно с военной подготовкой. Впрочем, арбайтсфюрер на него глянул недовольно, видимо досадуя на задержку.

— Альзо? — поднял бровь Середа, глядя на старосту все тем же гадким взглядом.

— У чому справа? — деловито спросил подошедший мужик, попеременно глядя то на немца, то на старосту.

— Так ось бандит якийсь на їхнього напав, а хтось сказав, що ми бандита ховаємо — начал вводить его в курс дела глава сел.

— Хто-хто… Ніколавскіе звичайно, сволочі. Вони на таке мастаки — безапелляционно прервал речь гражданского вождя начальник вооруженных сил села. Видно было, что вооруженный вождь к старосте относится в лучшем случае снисходительно.

— Так что есть вам сказать для я? — поторопил их арбайтсфюрер.

— Зараз, зараз! Каже, якщо не видамо — поселення спалять, людей у табір, а добро розберуть! — обрисовал обстановку в красках глава села.

— Це вони можуть — не стал спорить вооруженный. Лёху поразило, что взрослый, опытный мужик ни на секунду не усомнился в том, что да, любой пришлый фриц может разорить поселок на счет раз. Но мужик выглядел спокойным, прикидывал что-то про себя. Впрочем, винтовку он даже не шевельнул, видимо решал проблему, не видя надобности в крайних мерах. Староста тоже морщил лоб.

— А може це той москалик, що вчора за картоха прийшов? — спросил вооруженный.

— Він живий? — словно бы удивился староста.

— Ну да.

— Давай його сюди швидко — обрадованно приказал глава села.

— Пан офіцер, наше безпосереднє начальство — в районній поліцейської управі. Ми всіх затриманих туди повинні відправляти — начал пояснять начальник самообороны.

— Вие? Что ти есть говорийт? Я не пониамайт!

— Мы пленных красноармейцев, жидов, коммунистов по инструкции обязаны брать и отправлять в районную полицию. Там следователь и тюрьма. Инструкция такая, орднунг — совершенно неожиданно на чистом русском языке стал размеренно пояснять усатый.

— Вы аррестовайт бандит? — обрадовался Середа.

Пара местных вождей переглянулась, потом после заминки староста закивал.

— Экселленц! Это есть карашо. Орднунг — карашо. Я писайт расписалка! Ви показаййт в полицайамт! Ви получайт наград за служба Рейх! Ми вешайт бандит! Орднунг и тихо на территориен. Гут! Карашо! Альзо, вайтер. Ви есть сообщайт мне скокое у деревнь здессь есть колодезен. Дизер колодьезен — ейн? — Как есть много воды давайт этот бруннен? Нихьт ферштеен? Альзо, как есть этот кольодьёзь? Вода, понимайт?

— А, дає воду, дає! — понял староста, но вопрос этот его озадачил и, пожалуй, опять же напугал.

Середа деловито зачеркал в блокнотике, видно было, что из-за раненой руки получается не очень, приходилось класть блокнот на предплечье и черкать почти на весу. Местные переглянулись.

— Альзо, во ист бандит? И сколькое у вас колодьези тут есть? — строго глянул артиллерист на собеседников.

— Колодцев два — этот и на соседней улице.

— Ще ж є! — удивленно глянул на него староста.

— За мовою стеж! — равнодушно, но веско и при том предостерегающе, сказал ему усатый. Лёхе он не нравился чем дальше, тем больше, если староста скорее был лисой, этот сукин сын с винтовкой был больше похож на медведя, а про медведей слыхал Лёха, что они, сука, коварные. Потому Лёха не перестал потеть от волнения и держался настороже, готовясь в любой момент открыть стрельбу.