Лёха

Удивленный услышанным Середа, впрочем, ничего не заподозрил, просто подумал, наверное, что в крупных городах публика с жиру бесится, что и сказал вслух. Не пойми с чего, он считал Лёху жителем Москвы, а менеджер и бурят с дояром не кидались переубеждать. Лёха перевел дух, помолчал. В голову почему-то полезло, что, в общем, артиллерист прав, было с чем сравнить. Особенно когда жрать нечего и одеть-обуть что тоже проблема. Как-то до этих приключений не вставали эти вопросы, вообще не вставали – всегда как-то было и что покушать и что одеть и что обуть. За всю свою жизнь не пришлось ни разу голодать. Очень незнакомое и неприятное ощущение, надо признаться. С другой стороны задница еще болела, уколы штыком давали себя знать, особенно после лихой тряски в мотоциклетном седле. И вчерашняя лютая жажда так и стояла кошмаром.

Раскисать не дал дояр, посчитавший видно, что вчерашний день отдыхали – и хватит. Потому пришлось вставать и идти к вездеходу. Осмотр особо не порадовал – бензина было на самом донышке, что показал всунутый в горловину бака прутик. Не без опаски, напрягая травмированную голову, Лёха попытался завести агрегат и к немалому изумлению водителя машина послушно завелась. Порадовавшись суеверно-уважительным взглядам бурята и Семёнова потомок сумел не рассмеяться, а сохранить протокольное выражение лица, заглушил мотор, поставив вездеход поудобнее. Потом не торопясь принялись за инвентаризацию имущества. Долго копались в сумках для плащ-палатках, наконец, разобрались с тем для чего нужны колышки, веревочки и прочие фишки с прибамбасами. Изменения, внесенные в поставленную Жанаевым палатку, оказались удачными, теперь в шатер легко помещались все четверо. Для какой-то хитрой цели шатер развернули на новом месте, на этот раз, накидав вместо лапника охапки папоротника. Попутно на костерке в отмытых котелках грели воду и с громадным удовольствием по очереди помылись теплой водой, пользуя найденный в сидоре, который хозяйственный Жанаев тщательно, но неуклюже залатал, кусок мыла. Предмет гигиены одуряющее вонял чем-то лихим, отчего становилось ясно, что дезинфекция будет суровой. На постоянно почесывавшего под мышками Лёху, Семёнов смотрел все подозрительнее и подозрительнее, наконец, когда дошла очередь до помыва, решительно забрал у потомка трофейный китель, вывернул его наизнанку, внимательно осмотрел его, водя ногтем по швам, потом хмыкнул, позвал чисто вымытых бурята и Середу и те, тоже утвердительно кивнули, увидев там что-то знакомое для них. Но судя по рожам – не шибко приятное.

– Руки подними! – велел Лёхе дояр.

Потомок не стал спорить, а послушно задрал лапы. Семёнов и его товарищи внимательно осмотрели Лехе подмышки, причем Середа удивился тому, что у летного писаря подмышки чисто бритые и артиллерист даже заподозрил было то, что, наверное, Лёха татарин, потому как вроде татары бреют себе все и везде. Семёнов, как человек практический, подумал было, что у потомка уже были вши, вот и следы лечения.

– Что? Вши? – искренне удивился и даже испугался Лёха.

– Ну да. А ты что думал? Не горностаи же. Немец-то по железякам судя повоевал уже, а в Польше этого добра полным-полно. Народ там бедный, диковатый. У нас там старшина Карнач побывал во время освободительного похода. Очень удивлялся – мужчины даже в деревнях в шляпах и костюмах, как телигенты какие, а все вшивые. И не моются. Нет такой привычки. И у немцев тоже этого нет, вот вшивыми и ходят.

– Немцы ванны принимают! – уверенно сказал в ответ Середа.

– Да хотя б и так – много ты тут ванн видел? – обрезал его Семёнов.

– Ладно вам, что мне-то делать – тоскливо спросил Лёха, судорожно вспоминающий, какие страшные болезни разводят и передают вши.

– Да сейчас почистим, пропарим. Мышки у тебя бритые, так что воши не зацепились, и гнид нету. А так бы спалили бы тебе шорсть или сбрили. Черт, ни одной бритвы на четверых нет, все фрицы себе оставили.

– А в голове, в голове нет ничего? – волновался Лёха.

– Этого не скажу, голова у тебя не прозрачная. Ты видно про волосы спрашивал?

– Кончай дурковать. Слушай. Я серьезно!

– Да не волнуйся ты так, справимся. Подумаешь. Вши. Эти к слову платяные, точно. А они границы не нарушают. Те, что платяные – те в одежке, те, что волосные – в волосах, ну еще (тут деликатный дояр смутился немножко и смущенно продолжил) – мандавошки. Они в паху водятся. Надо кстати там у тебя посмотреть, фриц-то покойный бравый был, вполне, мог и намотать.

– Не Фриц, его Карлой звали – поправил буквоед Середа, блаженно гревшийся на солнышке после мытья, попутно копаясь в барахле.

– Да хоть Гинденбургом – огрызнулся Семёнов.

– Вы такие спокойные, словно с вошами все время дело имели – удивленно заявил Лёха, поспешно выбираясь из возможно заразившихся от мерзкого кителя штанов.

– Экие у тебя труселя знатные! Пышные труселя, прямо сказать – оценил артиллерист нижнее белье менеджера. Семёнов переглянулся с бурятом, забыли как-то, что штанцы, в которых к ним потомок вышел, на человека неготового оказывают зубодробительное впечатление.