Лёха

Так что такой знающий язык селянин не опасен, разве что полезет с разговорами к напарнику. Значит, рядом должен быть все время напарник, в прямой слышимости и вид иметь самый что ни на есть важный и надутый, только так молчаливый Леха, из которого за вечер только пара слов вылезет, да и те по интонации – ругательства свою роль нормально отыграет. Артиллерист оглядел мрачного Лёху и решил про себя, если Леха не будет болтать, то сойдет. Вполне себе немец если внешне. Только вот еще брезгливости добавить. И высокомерия. А еще мешковатый этот летный старшина-писарь, сразу видно, что нестроевой. Нет в нем военной выправки, винтовку держит неумело, не бравый он, это вот плохо очень. А виденные немцы были, черти полосатые, таки военными – ловкими и подтянутыми. Лучше б Лёхе винтарь с плеча не снимать. Ну да, то, что Леха и Середа в разных формах не беда, наоборот, скорее хорошо. Гораздо чаще среди селян встречаются служившие в армии, поэтому те уже знают, что артиллерист и кавалерист по форме сильно отличаются. А тем, кто не знает – местный Мироныч или Михалыч разьяснит и мудрым прослывет. Мало ли по тылам всяких разных колобродит, армия – здоровенный организм, тыловой сволочи в каждой армии немерянно. Вот и играем тыловых глистов. И Лёха будет ширмой, многозначительной и непонятной. Как в «12 стульях». Там эта сцена, в общем, классический способ постановки ширмы. И прототип Бендера, будучи одесским опером, применял это отнюдь не для добывания денег, а для более свирепых дел, рассказывал это Середе как-то один толковый мент, как раз участвовавший в его драмкружке.

Лёха смотрел на лихорадочно суетящегося артиллериста, которого было просто не узнать в новом обличьи, и уже прикидывал, как они входят в деревню, ведя коней железных за рога, и важный Середа тут же начинает спектакль, перед первыми же селянами, сразу заявляя:

– Я есть афицер Имперская служба Труд! Вы есть арбайтен на славу Рейх, кто не арбайтен тот повисайт немножко на верьевка! Труд махт Фрай, арбайт есть делать свобода! Труд во славу Рейх под начало Имперская службы Труд – это ваш шанс сделать карьеру и повысить жизненный уровень! Гибкий график, приятный коллектив, бесплатное пит…» эээ… это не отсюда… «Вступай в ряды, крепи оборону и промышленность, работай, зарабатывай, богатей!» короче.

Потомок усмехнулся и коротко заржал как бы про себя. И бурят и артиллерист очень тревожно на него уставились.

– Чего? – спросил с недоумением их менеджер.

– Смеясса не нада! – уверенно и укоризненно заявил бурят. Ему все это не нравилось, причем очень сильно. И то, что Семёнова отпустил одного, и что времени потеряли много и что эти два городских самоуверенных обалдуя лезут к зверю в пасть и не понимают, чем это пахнет, по глупости своей и легкомысленности городской. Чудом ведь не легли в этой дурацкой засаде, просто чудом, и дуралей с раненой рукой наделал ошибок одна другой толще, вместо мотоцикла остановив велосипеды. Провод-то по высоте был на мотоциклиста поставлен, потому там, где мотоциклист убился бы, эти двое только с велосипедов своих свалились. Да еще и выскочил наглец к слегка ушибшимся немцам даже без дубинки. С одной рукой! Чудом удалось победить, но вспоминать и рассказывать об этой победе бурят никому не собирался. Корявая вышла победа и нелепая. Нечем гордиться. Тем более тем, что не ожидал Жанаев увидеть двоих немцев, довольно плотно наступавших на бледного Середу. Хорошо, спинами стояли, и успел врезать по голове одному прикладом, сшибив его с ног, но бил со страхом, что опять винтовку сломает, и получилось слабо. А второго проглядел и снес его немец ударом кулака в нос как мальчишку какого-то. И больно было и еще больше – обидно. А потом, когда вцепился в немецкую ногу, чувствовал, что не удержит, кормленый немец был, сильный и пришлось зубами тому в мякоть вцепиться, как собаке какой. Нет. Нечем хвалиться и гордиться. А эти дураки не понимают, куда и зачем идут. И это совсем плохо. И помочь нечем. Ну, вот как им объяснить, что нельзя такими балбесами являться в село, где есть вооруженные люди? Их же моментально раскусят. И в одиночку Жанаев ничерта сделать не сможет, даже с пулеметом, тем более ему пулемет этот не знаком.

– Ржать – кончай. Ты должен себя чувствовать как немец. С пивной серьезностью. Немцы – они с достоинством, серьезные, все время на себя со стороны смотрят. Лучше пусть они тебя за спесивого дурака примут, чем проколют, кто ты есть. Нам тогда всем хана – и Семёнову тоже. Понимаешь? Заржешь вот так в неудобный момент – и все, пиши пропало, касса закрыта, все билеты проданы!

– Да ладно вам! Это ж я здесь, там-то я понимаю! – начал отбрехиваться Лёха.

– Ага – сказал с таким видом бурят, что ясно было – не поверил.

– Да точно! Все, молчу и кроме шване и шайзе ничего не говорю – обиделся потомок.