Лёха

Появился он довольно скоро, таща в руках какую-то круглую коробчонку синего цвета и пару пачек папирос, тоже каких-то серо-синих. На этот раз и конвоир поугомонился и стал спокойнее и мужики тоже сбавили ехидства. Видно было, что разговор пошел сугубо деловой, потом один из них вручил конвоиру пачки с папиросками, такие Семёнов раньше не видел, да и надпись была странная «Беломорканал».

Долговязый, правда, вроде как опасался чего-то, но недолго, видно доводы были убедительными. Германцы дружно закурили, отчего конвоир еще больше помягчел, поговорили о чем-то, но уже спокойно, а тем временем общительный германец пожужжал и спросил у потомка, ткнув пальцем ему в петлицу:

– Замольет? Летатель?

Потомок сообразил сам, показал рукой, словно пишет и ответил:

– Писать. Бумаги. Финансы.

Германец понял, поскучнел, но его приятель пренебрежительно отмахнулся и потянулся рукой в шее потомка. Тот испуганно дернулся назад, но мужик, что с трубкой фыркнул что-то типа «тпру» и потомок застыл. Немец довольно шустро свинтил с голубой петлицы эмблемку с крылышками и винтом, аккуратно открыл свою круглую жестяную коробочку и достал оттуда лоскут бордовой ткани, богатой на вид, вроде как бархатной, на которой были прикручены всякие незнакомые значки, среди которых были и серебряные и позолоченные и всякие звездочки – четырехугольные, пятиугольные и шестиугольные, какие-то орлы, один вроде как польский, бомбы, скрещенные ружья и всякое в том же духе. Германец поместил на лоскут рядом с рубиновыми звездочкой с пилотки и треугольничком с кубарем эмблемку ВВС и от удовольствия прищелкнул языком. Вот шпалы еще у германца тут не было, зато была эмблема бронетанковых войск – танчик.

Германец не торопясь сложил лоскут с тихо брякнувшими значками в коробочку – оба пожилых германца с деловым видом вернулись в домик. И практически тут же вышли из него, застегивая ремни, поправляя мундиры и кепи, полностью изменившись, до того, в подтяжках и майках вида они были такого разгильдяйского, домашнего даже, теперь были одеты по форме, собраны и целенаправленны. Семёнов не очень понял, что от них хотят, но когда немцы поманили рукой, он глянул в последний раз на могилу, воткнул в нее лопату, кивнул своим спутником и все вместе они подошли к раскрытым немцами вороткам сараюшки. Там в полутьме стояла древнего вида телега. Вышедшая из домишки тетка молча смотрела на то, как эту телегу по знаку ее постояльцев трое пленных потянули из сарая. Семёнов ожидал, что тут же где-то и коняшка найдется, но тот, что с трубкой махнул им рукой повелительно и вместо коняшки телегу потянули пленные. Хорошо, что телега была легкой и шла без затирки, свободно. Вот только идти пришлось как-то странно, да и немцы вели себя так, словно делали что-то не слишком приличное. Во всяком случае, сторожко посматривали по сторонам и оба пожилых и молокосос – конвоир. Тянуть телегу пришлось километра три, причем по какой-то полузаросшей стежке. Вышли к железной дороге – насыпь ее боец сразу увидел и понял, что это такое. Вдоль насыпи прошли еще сколько-то пока не уперлись в кирпичный забор. Тут телегу велено было оставить и все гуськом по густому бурьяну двинули вдоль забора по каким-то буеракам, скрытым в густой траве. Передний немец мусолил незажженную трубку, конвоир тихо ругался сзади, когда путался сапогами в траве. Семёнов заметил за забором крыши каких-то не то бараков, не то пакгаузов и тут передний ловко нырнул в пролом, открывшийся в заборе. Ну, точно, склады какие-то, причем вроде бы этот немец тут не впервые. Пролезли внутрь, причем конвоир скребанул штыком о кирпичи, двое других германцев укоризненно на него уставились и он, сконфузясь, снял штык и, не глядя, сунул его одним движением в болтавшиеся ножны. Приземистые здания грубой кирпичной кладки, точно склады, причем сделанные так, чтобы можно было сразу грузить в кузова машин, специальные возвышения сделаны. Прошли мимо нескольких ворот, причем ведущий строго посмотрел на всех, приложил палец к губам и тихо прошипел что-то вроде «Псст!» Наконец у ворот с надписью «18» и табличкой «Не курить» он остановился, ловко снял висячий замок, который только казался целым, а на деле был ловко сломан и скользнул в щель между приотворенными створками. Следом просочились все остальные. В полумраке были видны штабеля разных ящиков, немец уверенно прошел в глубину и тихо посвистел оттуда. Глаза у Семёнова уже пообвыклись к полумраку, а вот шедший за ним потомок долбанулся об угол штабеля и зашипел от боли. Мужик с трубкой невозмутимо стоял у небольшого штабелька картонных коробок.

– Тафай-тафай! – сказал он и подмигнул.

Оказалось, что коробки хоть и большие, но легкие. Все взяли по одной и двинули обратно. Но у свежего пролома пожилые мужики оставили свои коробки и вернулись назад в склад, а конвоир, дотащив свою, остался у телеги. Таскать пришлось пленникам, впрочем, эта работа была куда легче, чем прошлые похороны, да и пахло из коробок душисто – хорошим табаком, отчего у Жанаева глаза возбужденно заблестели.