Лексикон

У него вдруг возникло настоятельное желание позвонить Бронте. В последнее время он все чаще думает о ней. Наверное, дело в задании: слишком много свободного времени, слишком много приходится ждать. Все из-за Вульф. Он наблюдает за тем, как она сносит стены, и ему в голову приходят мысли о том, что стены снести можно. «Позвони Бронте, – подумал он. – Прямо сейчас. Спроси, как у нее дела. Без всякого повода. Просто поболтай».

Они вместе учились почти двадцать лет назад, вместе сидели на уроках в той самой школе, которой она сейчас руководит. Он все еще помнит, как блестели ее волосы, когда она впервые вошла в класс, как она прижимала учебники к груди. Он влюбился в нее практически сразу. Ну, не совсем, это предполагает бинарное состояние, переход от нелюбви к любви с последующим проскакиванием искры. А то, что у них было с Бронте, можно назвать полетом, скорость которого увеличивалась по мере их сближения; они напоминали планеты, притягивающиеся друг к другу силой гравитации. В некотором роде обреченные, теперь это ясно.

Они держались довольно долго. Несколько лет? Ощущение такое, что да. А может, и нет. Они же были старшеклассниками, почти выпускниками. Он уверен в этом, потому что Бронте отдала ему свои слова. Желтоватый конверт, потертый, с завернувшимися уголками, а внутри – десятки бумажных карточек, и на каждой слово.

«Используй их, – сказала она. Свет был потушен, чтобы они могли сразу заметить, если чья-то тень появится в яркой полосе под ее дверью. Однако он все равно отчетливо видел ее лицо. – Я хочу, чтобы ты меня скомпрометировал

».

Элиот не помнил, что ответил на это. Вполне возможно, что попытался отговорить ее. А может, и нет. Он тогда думал о многом, и сейчас, когда прошло столько времени, ему трудно отличить свой реальный выбор от вымышленного. Потому что вся его память заполнена ею: тем, как она лежала на своей кровати и как ее обнаженные плечи ярко выделались в полумраке. Он помнил ее лицо в тот момент, когда зашептал слова. Он был неуклюж, в тот первый раз. Он не сразу нашел тот промежуток между полным пониманием и компрометацией, то полуосознанное состояние, когда здравый смысл утрачивает часть своей власти и тело открывается навстречу. Если он загонял ее глубоко, ее лицо застывало, если он возвращал ее к поверхности, ее взгляд становился сосредоточенным. Он прикоснулся к ее груди и ощутил ладонью, как затвердели ее соски. Выгнувшись, она прижалась к нему бедрами.

«Трахни меня, – сказала она. – Я хочу, чтобы ты трахнул меня».

Она выла и рычала, как зверь. Элиот испугался, что их услышат, и сказал: «Потише, Шарлотта». И она зашипела – он никогда не думал, что человек способен издавать такой звук. Ее тело покрылось гусиной кожей. От каждого его прикосновения по ней прокатывалась волна. Ее бедра поднимались и опускались, и когда он дотронулся до нее там, она издала высокий, но едва слышный стон, легкий, как дыхание. Он решил, что как-то повредил ей, и остановился. Ее лицо исказило отчаяние, и она взмолилась, чтобы он не останавливался. Он снова стал ласкать ее, и она удовлетворенно вздохнула. Этот долгий вздох послужил ему сигналом, и он смел с пути преграды из ее застенчивости и почти добрался до ее самой сердцевины. Он сунул руку ей между ног, туда, где было жарко и влажно.

«Войди в меня», – сказала она. Слова превратились в песнь, все звучавшую и звучавшую у него в ушах. Ее ногти впились ему в спину, и он уже не мог сдерживать себя. Он быстро расстегнул брюки. Он вошел в нее, и ее тело тут же превратилось в металл, в раскаленную сталь. Он кончил в несколько мгновений.

Они долго лежали рядом. Элиот знал, что надо уйти до рассвета, чтобы никто не увидел, как он выскальзывает из ее комнаты, но у него не хватало сил оторваться от нее. Он нежно обнимал ее, пока она возвращалась к ясному сознанию. Они целовались. Когда в небе появились первые проблески зари и оттягивать расставание стало опасно, он встал с кровати. Она проводила его до двери – он никогда не забудет, как ее тело заливал лунный свет, – и сказала:

«В следующий раз я – тебя».

На дереве заорал какаду. Элиот резко втянул в себя воздух, выдохнул. Сейчас не время для воспоминаний. Он не будет звонить Бронте. Все это – древняя история. И закончилась она плохо. Хотя, возможно, и не плохо, но и не хорошо. Они сдали выпускные экзамены и поступили на работу в разные подразделения Организации. На этом все и закончилось. Он даже не знает, вспоминала ли она о том разе, а если и вспоминала, то что чувствовала – стыд или сожаление. И выяснить это невозможно. Невозможно спросить, не ставя себя под удар.

«Однажды я снова поцелую ее. – Уголки его губ приподнялись. – Еще один поцелуй». Ну и мысли у него. Абсурд. И все же. От фантазии никакого вреда. Если осознавать, что это фантазия. И вот эту он сохранит, решил он. Она слишком приятна, чтобы ее отбрасывать.

* * *