Лексикон нонклассики. Художественно-эстетическая культура XX века.

Шедевром мирового уровня сегодня бесспорно признан роман Б. «Петербург» (закончен в 1914, опубл. в виде книги в 1916), который на сюжетном уровне должен был по первоначальному замыслу продолжить тему Восток — Запад «Серебряного голубя» изображением «прозападного» города, но перерос в «роман сознания», в котором сюжетная линия отошла далеко на задний план. Сам Б. кратко и точно охарактеризовал роман одной фразой: «… подлинное местодействие романа — душа некоего не данного в романе лица, переутомленного мозговою работой; а действующие лица — мысленные формы, так сказать, недоплывшие до порога сознания». Вяч. Иванов (см.: Символизм) сразу же по опубликовании романа отреагировал на его появление как на художественное изживание богоотступницей культурой ужаса богооставленности: «Современная культура должна была глубоко изжить себя самое, чтобы достичь этого порога, с надписью на плитах: «Ужас", — этого порога, с которого властительно срывает завесу, обнажая тайники утонченнейшего сознания эпохи, утратившей веру в Бога, — русский поэт метафизического Ужаса». Б. сплавил в этом романе и преодолел на новом уровне все главные достижения русской литературы предшествующего периода. Открыл путь к принципиально новому типу словесного художественного текста (нечто близкое к тому, что совершил в западной литературе Джойс своим «Улиссом») — переход от традиционного реалистического романа к поэтическому эпосу XX в. — эпосу сознания, а не действия. Энергетическое поле «Петербурга» создается «полюсами шутовства и юродства», антиномизмом «высокого коэффициента литературности» и вызывающе подчеркнутого «небрежения словом» (Л. Силард). В этом поле идет причудливая сверхсерьезная игра полифонических смысловых ходов (см.: Полифония), густо замешанных на фрейдистских комплексах, апокалиптических видениях, разгуле ощущений, расколотости сознания, поэтике отвратительного, безобразного, липкого, копошащегося, тошнотворного и ужасного. Все это определило «Петербургу» и его автору место почетного авангардиста, предтечи модернистской словесности XX в. (см.: Авангард, Модернизм). Последующий период творчества Б. проходил под знаком глубокого освоения им антропософии Штайнера. Наиболее полным художественным воплощением антропософского символизма является роман «Котик Летаев», посвященный изображению становления младенческого самосознания человека (на материале антропософского анализа Б. воспоминаний о первых трех годах своей жизни и даже — пренатального сознания своего зародыша в утробе матери). В художественном плане здесь мы, пожалуй, имеем вершину «симфонизма», как основы творческого метода Б. Сплав прозы и поэзии на основе постоянно совершенствующейся новой поэтики достигает в романе необычайной органичности. Смысловой уровень строится на антино-мизме просветленности детского мировосприятия, с одной стороны, и осознания (начиная с немотивированных вроде бы постоянных детских страхов) трагичности вхождения души в материальный мир: из безмерного астрального вечного космоса в душный и страшный мир жизни, куда душа проползает через «узкую трубу, странствие по переходам, коридорам, переулкам», через «лабиринт черных комнат», «в которые, если вступишь, то — не вернешься обратно, а будешь охвачен предметами, еще не ясно какими…» Путь души в мир — это путь от конкретных вещей и мгновений на Голгофу земной жизни — лейтмотив «Котика Летаева» и его глубинная антропософская символика, как ее раскрыл сам Б. в Эпилоге: «Миг, комната, улица, происшествие, деревня и время года, Россия, история, мир — лестница расширений моих; по ступеням ее я всхожу… к ожидающим, к будущим: людям, событиям, к крестным мукам моим; на вершине ее ждет распятие; … повисаю в себе на себе. Распинаю себя». В романе впервые открылись многие символы (лабиринт, жест, вещь), ставшие глобальными в культурологии и эстетике XX в.

В 1932 г. был опубликован последний роман Б. «Маски», в котором автор продолжил свои творческие эксперименты с художественным текстом, как в содержательном, так и в формальном планах. Роман представляет собой образец «метрической прозы» (МЛ. Гаспаров) с усложненной языковой семантикой. Это развитая текстовая структура, образованная путем достаточно органического соединения изощренных гибридных художественных форм, бесконечных эвфонических сочетаний, множества неологизмов, насыщенная многообразными мелодиями, фразовыми ритмами, контрапунктом тематических линий и разнообразной символикой.