Лексикон света и тьмы

Риннана водворяют в камеру, и она больше ни разу не остаётся незапертой. Ответственность за данную ему возможность сбежать никто на себя так и не взял. Лодыжка за зиму-весну зажила. Но прошла ещё одна зима, прежде чем расследование его дела завершилось. В 1946 году оно было передано в суд. Риннану к тому моменту исполнился тридцать один год, но многим риннановцам было по двадцать пять. Есть их фотографии во время процесса. Суд их как будто не волнует, они улыбаются и смеются самоуверенно. Как пишет в «Маленькой книге о зле» писательница и ученая Анн Хеберлейн, прежде чем что-то совершить, мы, люди, успеваем уже оправдать себя в этом поступке. Потому он и совершается, что мы уже взвесили его на весах правильно или нехорошо, делать или нет. И если признали возможным к совершению, то тем самым и оправдали его тоже. Сожалеть и раскаиваться тогда себе дороже, потому что надо возвращаться в исходную точку и пересматривать свои мотивы и обоснования новыми глазами.

Один из членов банды Риннана, приговорённый к тюремному сроку, покончил с собой спустя сорок лет после войны – выкинулся в окно в доме престарелых, ему было за восемьдесят. Как знать, может, это он рассказывал Яннике в «Нарвесен» у метро «Майорстюен» о своем прошлом? А вот Китти Гранде в интервью, которое она дала уже в старости, наоборот, говорит, что ни в чём не раскаивается, что они делали то, что считали должным.

На заседаниях Риннан подмигивает остальным, пока они рассаживаются. Он, кажется, доволен тюремной жизнью и вниманием к своей персоне. Он перекидывается репликами с охраной, он горд, что у него на груди цифра 1. Заливает всем уши байками о контактах с Россией, о секретных международных миссиях, которые он выполнял, невзирая на доказательства того, что в указанные им сроки находился в иных местах. И тем не менее. Недавно на оборотной стороне табличек с номерами подсудимых нашли записи, сделанные ими во время заседаний. В этих записях виден страх, как, к примеру, на номере 24, принадлежавшем Харалду Грётте. Весь картонный квадрат занимает карандашный рисунок сидящей на скамейке женщины – кто она, неизвестно, быть может, расчленённая им жертва. Рядом с ней он нарисовал двух мужчин, а внизу подписал «Казнь».

На номере 11 написано: «Не дано мне было сохранить эту жизнь».

На номере Риннана нет ни рисунков, ни надписей, а единственное сожаление, высказанное им, касалось расстрела невиновных отца и сына на острове посреди фьорда после неудачных поисков спрятанного оружия. Это единственный раз за весь долгий процесс, когда Риннан дрогнул.

Я как Ярлык.

Я как Ярость.

Я как Ясность.

Я как Яннике.

Я как Язык, который ты знал с детства и мог разговаривать на нём с русскими и югославскими пленными.

Я как Январь, как 12 января 1942 года, день твоего ареста.

Я как последняя буква алфавита и как последнее утро твоей жизни. Это 7 октября 1942 года.

Едва брезжит рассвет, ты в камере в Фалстаде открываешь глаза, значит, всё-таки сморился и уснул, потому что теперь за окном посветлело, кто-то уже слез с нар и разговаривает, до тебя долетают слова «чрезвычайное положение». Ты встаёшь и идёшь к ним, говорящие расступаются, давая тебе место в их кругу. Ты протягиваешь руку, чтобы поздороваться, и один из них представляется как Хенри Гледич, но ты и так его знаешь. Он актёр и главный режиссёр Театра Трёнделага. Ты встречался с ним на светских мероприятиях, виделся в «Париж-Вене» и раскланивался в фойе театра, когда привозил Лиллемур на балет.

– Хенри, а вы что здесь делаете? – спрашиваешь ты.

– Хороший вопрос, – отвечает главный режиссёр и с лукавой улыбкой разводит руками. – У нас сегодня премьера, всё это ужасно некстати. Как вы думаете, они отпустят меня на вечер, поучаствовать в спектакле?

У него заразительная улыбка. Ты спрашиваешь, что за пьеса, оказывается, «Дикая утка» Ибсена. Немцы забрали его прямо со сцены во время генерального прогона.

– За что вас взяли? – спрашиваешь ты.

Он пожимает плечами и говорит, что ничего особенного не делал, так, по мелочи. Отказался поднимать над театром немецкий флаг и обрезал стропы, чтобы и никто другой его не поднял.

– Не то наш друг, – продолжает режиссёр и обнимает за плечи стоящего с ним рядом мужчину. – Для тебя арест не стал большой неожиданностью, правильно я понимаю?

– Ханс Экорнес, – говорит мужчина и тоже протягивает руку для приветствия, а Гледич берётся представлять его по полной программе и рассказывает о его рисковой жизни, о том, как он нелегально возил между Олесунном и Шетландами людей и оружие, провёл несколько крупных операций, пока немецкий агент Хенри Риннан не проник в их группу и не заслал на судно двух агентов, они их выдали.