Лексикон света и тьмы

Несколько минут вы разговариваете, шёпотом, но постепенно ты отвлекаешься от беседы и прислушиваешься к шагам и голосам в коридоре и во дворе. Необычный для утра кипиш. Остальные тоже прислушиваются. Несколько человек проснулись и сели на нарах. К камере близятся шаги, звякает ключ в замке, дверь распахивается, за ней стоит юноша никак не старше девятнадцати лет, с ещё не окончательно сформировавшимися чертами лица и голубыми глазами. Он просит всех выйти из камеры, не говоря, куда, зачем и почему, но то, что он явился в такую рань – это уже плохой знак, думаешь ты, возможно, вас перевозят, отправляют в лагерь за границей. Вы вдесятером спускаетесь по лестнице. Перед тобой идёт главный режиссёр театра Хенри Гледич. Десять мужчин, по лестнице вниз. Шаги двадцати ног. Холодный воздух на улице, ясный и морозный.

Посреди двора растёт одна берёза. Когда тебя в январе арестовали и привезли сюда, она стояла голая. Потом набухли почки, а к твоей отправке на север уже и первые листочки распустились. Теперь листья успели пожелтеть, пожухнуть и частично опасть.

В сероватом утреннем свете вас выводят за ворота. На просёлочную гравийную дорогу. Ведут вереницей, руки за голову. Может быть, ты думаешь, не сбежать ли? Не метнуться ли в лес и убежать, прячась за ёлками? Но слишком много солдат охраны, и все с автоматами. Вероятно, ты уже догадываешься, что происходит. Нет никакого объяснения тому, зачем вас в эту пору ведут в лес. Без пил или лопат. Вы сворачиваете на тропу между деревьев. Солдат толкает тебя прикладом, чтобы не мешкал. Гравий скрипит под ногами.

О ком ты думаешь? О Гершоне и Якобе? О Лиллемур? О Марии? Видишь ли ты её лицо, как она улыбалась тебе за завтраком?

Из солдатских ртов идёт пар, капли росы блестят на траве и на влажных пятнах на стволах деревьев.

Тебя подводят к выкопанной яме. Под чтение приговора завязывают глаза. Смертная казнь. Приговор будет приведён в исполнение немедленно путём трёх выстрелов в сердце и двух в голову.

А дальше? Всё происходит одновременно. Команда офицера. Выстрелы – и сразу внезапная нечеловеческая боль.

Жизнь – поток. Река импульсов, непрестанно текущих внутри всего живого. А смерть? Смерть, она всё выключает. Пули впиваются в тебя, всё взрывается от боли, потом мускулы сдаются, провисают, как растянутые верёвки, и ты падаешь лицом в лесной подшёрсток.

Последнее, что ты почувствовал? Сучок, пропоровший щёку.

Последнее, что ты услышал? Крик «Заряжай!».

Последнее, что мелькнуло перед глазами? Лица детей во младенчестве. Мягкие пухлые щёчки. Огромные глаза, внимательные, открытые, красивые. Завитушки волос на головке. Ручка, которая хватается за твой палец, и как малыш вздрагивает всем тельцем, засыпая.

Последний вдох, носом. Мокрая болотистая земля холодит лоб и пальцы.

И вот твоё сознание покидает наш мир, а тело переходит в круг мёртвых предметов, где сломанная ветка, и череп сороки, и туша дохлого кита, – она громоздится на дне в немом мраке бездны, а маленькие челюсти потихоньку обкусывают с неё мясо.

Две руки берут тебя за запястья, ещё две – за щиколотки, и тебя поднимают. Твоя голова откидывается назад, рот раззявлен, глаза открыты. Полоска солёной жидкости стекает из глаза к уху. Затем тебя дважды качают взад-вперёд, это напоминает первое неловкое раскачивание на качелях, которые в твоём детстве сосед повесил на дереве у дома, в России. Дальше-то ты уж раскачивался сильно-сильно, аж дух захватывало, отпускал верёвки и спрыгивал, чтобы перелететь через лужу под качелями.

В этот раз солдаты отпускают твои руки и ноги, и ты летишь в яму. В зияющую рану на теле земли. Твоё тело дёргается, стукнувшись о дно ямы, левая рука безвольно заваливается на лицо. Ты лежишь тихо, тёплая моча просачивается сквозь штаны и испаряется в воздух.

Что потом?

Ещё один ружейный залп.

Тишина.

Кто-то плачет, молит о пощаде.

Выстрелы.

Тишина.

Потом тебя засыпают землёй.

Свистящий звук, сопровождающий каждый бросок. Комки земли заполняют дыру в земле, закрывают твои лицо и руки.

Наконец снаружи остаётся только твоё колено.

Маленький островок шерстяной ткани посреди грязного земляного моря. Но вот и колено уходит под землю, там холодно, темно, тебя сровняли с землёй, тихо, только стук лопаты где-то наверху. Ещё выстрелы. И всё стихает.

Надолго.

Земля смерзается и оттаивает, смерзается и оттаивает, смерзается и снова оттаивает, твоё тело медленно разлагается, а наверху весна снова сменяет зиму.

Начало дня, весна сорок пятого года, вот-вот закончится война. Три года пролежал ты в болоте посреди Фалстадского леса, в тишине, замороженный во времени, пока в небе летали самолеты, по Европе передвигались войска, сжигались дотла города и люди разыскивали в руинах своих близких. Когда немецкие солдаты сдались и в Берлин вошли танки, ты лежал в земле, по-прежнему с навалившейся на лицо рукой и мизинцем, скрюченным, как спящий младенец. Потом что-то происходит. Я не знаю точного числа, но на дворе весна, и война катится к финалу.