Лекции об искусстве

Вообще редко случается, что людям вздумается посмотреть на солнечный закат, а если и вздумается, то они редко смотрят на него с такой позиции, откуда он виден вполне. При таких условиях почти нет шансов, что в течение этих немногих мимолетных мгновений пробудится их внимание или окажется благоприятной их позиция. Какое представление о потоках пламени, заливающих небо от горизонта до зенита, может иметь горожанин, видящий красный свет только на чехле повозки в конце улицы, а малиновый цвет на кирпичах соседней трубы? И даже мирный житель английских долин, где небесный блеск может играть только на верхушках стогов и на птичьих гнездах, покрывающих вековые вязы, — разве может знать он о бесконечных пространствах ослепительного света, который играет и переливается над лазурными долинами, раскинувшимися на тысячи верст от одной альпийской вершины до другой? Допустив даже силу неутомимого наблюдения, предположив присутствие подобного необыкновенного знания, мы в один момент можем показать, до какой степени память неспособна даже на некоторое время удержать отчетливо образ того, что послужило источником хотя бы самых ярких ее впечатлений. Какое воспоминание осталось у нас о закатах солнца, которыми мы наслаждались в прошлом году? Мы можем помнить, что то были великолепные или ярко-огненные закаты, но у нас не сохранилось ни одного отчетливого образа краски или формы — ничего такого, чего степень (главная трудность для памяти заключается не в том, чтобы удержать явления, а именно степени их) мы могли бы определить с полной уверенностью, сказав, что данное явление похоже на то. Если бы мы так сказали, мы ошиблись бы: можно быть вполне уверенным, что сила впечатления постепенно слабеет в нашей памяти, и оно с каждым днем становится все менее и менее отчетливым; таким образом, мы сравниваем слабый и неясный образ с таким, который в данную минуту ярко и отчетливо воспринимается нашими чувствами, как часто мы говорим, что ужасная гроза на прошлой неделе была самой страшной в течение всей нашей жизни, только потому, что мы сравниваем ее не с бурей прошлого года, а с поблекшим и слабым воспоминанием о ней! Так бывает, когда мы входим на выставку, не имея перед собой точного мерила истины: наши чувства понижаются и подчиняются спокойствию красок, представляющих собою все, чего только могут достигнуть человеческие силы; и когда мы обращаемся к творению, представляющему собой более высокую, более точную истину, к творению, которое ближе подходит к силе красок природы; но когда при этом нас не приводят к нему, как это бывает в природе, соответствующие градации света повсюду вокруг нас; когда, напротив, такое творение изолировано, неожиданно отрезано рамой и стеной и окружено темнотой и холодом, — то чего ждать нам? Оно должно только поразить, оскорбить наши чувства. Предположите, что в том месте в академии, где висит картина Наполен, образовалось в стене отверстие, и сквозь это отверстие в самую Средину темной, мрачной комнаты и дымной атмосферы внезапно ворвался весь блеск тропического солнечного заката, отраженный в море; вы были бы подавлены, ослеплены этими ярко-багряными невыносимыми потоками света!

§ 9. Краски картины Наполеон

Какая картина в комнате не показалась бы черным пятном по сравнению с ним? И как вы после этого упрекаете Тернера в том, будто он ослепляет вас? Разве не фальшивы те, кто не делает этого? В его картине всякий цвет далеко ниже того, что дала бы при таких же обстоятельствах природа, но нет ни одного, который бы не гармонировал или шел вразрез с остальными. Яркий кроваво-красный горизонт, багровый преломляющийся свет солнца, богатые малиново-коричневые краски влажных, озаренных светом водорослей, верхнее небо чистого золотого и пурпурного цвета и пробивающаяся сквозь все это печальная полоса голубого в том месте, где холодный лунный свет упал на грустный уединенный уголок бесконечного берега, — все это передано с гармонией настолько совершенной, насколько интенсивны краски; и если вместо того, чтобы торопливо и необдуманно, как вы несомненно сделали, поддаться предубеждению, вы остановились бы перед картиной на четверть часа, вы убедились бы, что в каждой линии чувствуются воздух и расстояние, в каждом облаке — дыхание жизни, каждая краска живет и горит ярким, пылающим светом.

Следует, впрочем, заметить, что если в подобных блестящих эффектах мы до некоторой степени и приблизимся к правдивому изображению красок природы, то все-таки мы не произведем одинакового с ней впечатления, потому что никогда не можем приблизиться к ее свету.

§ 10. Неизбежное разногласие между достижимым блеском цвета и света