Лекции об искусстве

Некоторые картины, относящиеся к этому периоду жизни Тернера, свободны от голландской заразы и выказывают настоящую мощь художника. Одна, очень крупная, находится во владении Earl of Ellesmere; она несколько тяжела по своим формам, но замечательна по величию расстояния, достигнутого на горизонте; гораздо менее значительное произведение, но представляющее еще более разительный пример — это картина Port Ruysdael, принадлежащая Викнеллю; по выражению белых, диких, холодных, неудобных волн Северного моря, хотя море почти подчинено ужасным, катящимся облакам, с ней не может сравниться ни одно из произведений, мне известных. Обе эти картины очень серы.

Па-де-Кале более богата колоритом и выказывает более искусства, чем обе, но тем не менее она не производит такого впечатления. Недавно (в 1843 г.) два морских пейзажа появились среди более блестящих произведений. Одно, Остенде

, несколько неестественно, в нем чувствуется напряжение, но другое, которое также называется Ruysdael, стоит наряду с самыми лучшими картинами, которые вышли из-под его кисти, и особенно замечательно тем, что написано без резкого контраста красок или теней; все в ней спокойно и просто даже до крайности, так что картина чрезвычайно непривлекательна на первый взгляд. Тень конца гавани изображена просто мазками, означающими отраженный свет, и настолько загадочна, что, когда на картину смотрит вблизи, свет этот почти незаметен; он появляется только тогда, когда зритель отступает. Это поучительно как контраст темным теням его более ранних произведений.

Немного, сравнительно, найдется людей, которые когда-либо видели действие, производимое на море сильным ветром, продолжающимся без перерыва в течение трех или четырех дней и ночей, a тем, кто не видел, мне кажется, невозможно себе представить это действие не вследствие одной только грандиозности или напора волн, но вследствие того, что в полном смысле слова нет границы между морем и воздухом.

§ 38. Эффект моря после продолжительной бури

Вода вследствие продолжительного волнения сбивается не просто в пену, напоминающую сливки, а в массу скопленных дрожжей[89], которые висят в виде веревок и гирлянд, перекинутых с одной волны на другую, и там, где одна перегибается, чтобы распасться, образуют фестон, подобно драпри, начиная с края волны: они подхватываются ветром не в виде разлетающейся пыли, но всем корпусом, в виде извивающихся, висящих, свертывающихся масс, которые делают воздух белым и густым, как это бывает при падающем снеге, только тут хлопья имеют по футу или по два в длину; самые волны полны пены внутри себя и под собой, что делает их белыми насквозь, подобно воде под большим водопадом; и так как их массы, таким образом, состоят наполовину из воды, наполовину из воздуха, то они разрываются на куски ветром и уносятся в виде ревущего дыма, который душит и давит, как и самая вода. Прибавьте к этому, что когда воздух лишается своей влаги вследствие продолжительного дождя, брызги моря подхватываются им, как описано выше (отдел III. Глава IV, § 13) и покрывают поверхность моря не просто дымом тонко разрозненной воды, а кипящим туманом; представьте себе также низкие дождевые тучи, подогнанные к самой поверхности моря, как я это часто видел, кружащиеся и летящие обрывками и осколками с волны на волну; наконец, поймите самые валы, когда они находятся в состоянии величайшей своей мощи, быстроты, грандиозности и бешенства, подымаются и образуют пропасти и острые вершины, которые изборождены при этом восхождении водоворотами, среди всего этого хаоса, — и вы поймете, что действительно нет различия между морем и воздухом; что не остается ничего, ни горизонта, ни признака земли, ни признаков местоположения; что небеса — одни брызги, а океан — одни тучи, и что вы так же не можете видеть ни в одном направлении, как не можете видеть сквозь водопад. Представьте себе эффект, который произведет первый луч солнца, ниспосланный свыше, для того чтобы посмотреть на это разрушение, и вы получаете картину, выставленную в академии в 1842 году, Буран, — одно из величайших свидетельств морского движения тумана и света, которые когда-либо были переложены на холст, даже Тернером; само собой разумеется, картина эта не была понята, но было некоторое оправдание того, что публика не понимала этого, ибо не многим приходилось видеть море в такое время, а если это и случилось то они не могли противостоять ему. Держаться за мачту или за скалу и наблюдать его значит испытать в течение продолжительного времени ощущение утопающего, перенести которое решатся немногие. А для тех, которые решатся, это один из прекраснейших уроков природы.

Но мне кажется, что самое прекрасное море, написанное когда-либо Тернером, a следовательно, и самая прекрасная истина, когда-либо изображенная человеком, это — море, изображенное в картине Невольничий корабль, в главной академической картине на выставке 1840 года.