Лекции по античной философии. Очерк современной европейской философии

См.: Шестов Л. Афины и Иерусалим // Шестов Л. Сочинения. М., 1993. Т. 1. (Книга «Афины и Иерусалим» впервые была опубликована на русском языке издательством YMCA-Press (Париж) в 1951 г.)

158

«Здесь я стою — я не могу иначе, Бог помогает мне. Аминь» — слова, сказанные Мартином Лютером 17 апреля 1521 г. перед рейхстагом, состоявшемся в немецком городе Вормс.

159

См.: Эйдельман Н. Лунин. М.: Молодая гвардия, 1970. См. также беседу М. Мамардашвили и Н. Эйдельмана «О добре и зле», которая в тематическом и смысловом отношении перекликается со следующими ниже рассуждениями М.К. (Мамардашвили М. Мой опыт нетипичен. СПб.: Азбука, 2000).

160

Бретёр (устар.) (фр. bretteur, от brette — шпага) — заядлый дуэлянт; человек, ищущий повода для вызова на дуэль; задира, скандалист.

161

Описывается частый у Пруста прием. В романе «Под сенью девушек в цвету» случающиеся при разных обстоятельствах встречи рассказчика с Альбертиной порождают слова-ключи, задающие различные образы ее сущности: «…ведя велосипед, она так разухабисто покачивала бедрами, употребляла такие площадные словечки (между прочим, я расслышал затасканное выражение “прожигать жизнь”), так громко их произносила, что, поравнявшись с ней, я отверг догадку, на какую меня навела пелерина ее подруги, и решил, что, вернее всего, это тот сорт девиц, который посещает велодромы, что это совсем еще юные любовницы велосипедистов-гонщиков. Во всяком случае, я не допускал мысли, что это девушки порядочные. Я сразу— по одному тому, как они со смехом переглядывались, по пристальному взгляду девушки с матовыми щеками — понял, что они испорченны» (Пруст М. В поисках утраченного времени: Под сенью девушек в цвету / Пер. Н.М. Любимова. М.: Крус, 1992. С. 296–297).

«…Наконец, меня удивило, что она употребляет наречие “вполне” вместо “совершенно”: так, говоря об одной женщине, Альбертина сказала: “Она вполне сумасшедшая, но все-таки очень мила”, а о мужчине: “Он вполне зауряден и вполне несносен”. {…} К тому же, несмотря на то что мою душу покинула — пусть хоть на время — тоска, усмиренная воспоминанием о благовоспитанности девушки, об ее выражении: “вполне заурядный” и о багровом виске, это же самое воспоминание будило во мне другое чувство — чувство, правда, нежное и ничуть не мучительное, близкое к братскому, но со временем могшее стать не менее опасным, ибо оно поминутно рождало бы во мне потребность поцеловать эту новую девушку, хорошие манеры, застенчивость и для меня неожиданная незанятость которой останавливали бесполезный полет моего воображения и вызывали у меня по отношению к ней умиленную благодарность» (там же. С. 361–362).

162

Ср. с утверждением Гуссерля: «Феноменология не стремится быть чем-то иным, нежели учением о сущностях в пределах чистой интуиции; на показательным образом представляемых данностях трансцендентально чистого сознания феноменолог осуществляет следующее: он непосредственно узревает сущности и фиксирует свое созерцание понятийно, то есть терминологически. Слова, которыми он пользуется, могут происходить из общего языка, они могут быть многозначны и неопределенны в своем переменчивом смысле. Однако, как только они, оказываясь выражением актуального, совпадают с данными интуициями, они приобретают определенный, hic et nunc актуальный и ясный смысл: если опираться на такой их смысл, их можно научно фиксировать» (Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии / Пер. А.В. Михайлова. М.: Дом интеллектуальной книги, 1999. С. 141).

163

Ср.: «Как же быть с прикреплением слова к его значению: неужели это крепостная зависимость? Ведь слово не вещь, его значимость нисколько не перевод его самого. На самом деле никогда не было так, чтобы кто-нибудь крестил вещь, называл ее придуманным именем.

Самое удобное и правильное — рассматривать слово как образ, то есть словесное представление. Этим путем устраняется вопрос о форме и содержании, будет фонетика — форма, все остальное — содержание. Устраняется и вопрос о том, что первичнее — значимость слова или его звучащая природа? Словесное представление — сложный комплекс явлений, связь, «система». Значимость слова можно рассматривать как свечу, горящую изнутри в бумажном фонаре, и обратно, звуковое представление, так называемая фонема, может быть помещена внутри значимости, как та же самая свеча в том же самом фонаре» (Мандельштам О. О природе слова // Мандельштам О. Собр. соч.: В 3-х т. М.: Терра, 1991. Т. 2. С. 255–256).

164