Лекции по искусству. Книга 4

Сто лет спустя, после его смерти, очень знаменитый поэт Анджело Полициано, который был известным таким поэтом кватроченто и членом академии Лоренцо Медичи, по желанию Лоренцо Великолепного, рядом с саркофагом Джотто, где была сделана скульптура, вернее памятник, посвященный ему, от лица Джотто (так было принято) написал: «Я — Джотто, покоюсь здесь и имя мое долгим славным будет в веках». Это очень важные слова, потому что эти люди мыслили исторически. Для них человек был фигурой истории, а не только пантеон христианских или языческих богов, или святых. Век схоластики. Я не говорю теологии, потому что век схоластики становился веком гуманизма. И Данте, и Джотто являлись великими схоластами того времени. Такими, скажем, как Абеляр, как Бернард Клервоский, как Бонавентура и, конечно, безусловно, как Франциск Ассизский. Сила их была в двуполярности.

Данте Алигьери

Петр Абеляр

Бернард Клервоский

Павел Флоренский

Анджело Полициано

С одной стороны, они были заряжены той эпохой, которая понимала мир неразделенным, нерасчлененным и это было учение о единстве мира, где человек не может быть центром, потому что в центре стоит он — Творец, Создатель, Спаситель. И, с другой стороны, они были заряжены эпохой гуманизма, которая в 20 веке была выражена словами: «Я — человек, Я — посередине мира». Точно также, как и творчество Данте и Джотто.

Павел Флоренский, в 1921 году, на 600-летие со дня рождения Данте, сделал большой доклад. А надо отметить, что он — величайшая фигура нашего российского Ренессанса, физик, математик, теолог, философ, написавший великую диссертацию «Столп и утверждение истины», был человеком того времени, только жил в 20 веке. А Данте и Джотто были людьми 12 века, но могли бы жить в 20. То есть они — фигуры мощного интегрального плана. Флоренский, как никто понимал, что это такое. И когда он, поскольку был математиком, физиком и мог сделать то, чего другие сделать не могли, попытался вычертить ту модель космоса, которую предложил Данте в своей поэме, у него все получилось. И поэтому под своими словами: «Космос — Данте, это не Эвклидова геометрия — это уже искривляющийся Космос», он имел в виду, что это какая-то модель современного представления и современной фигуры Космоса. Вот так замыкаются очень интересно точки прошлого и будущего — те самые мосты, соединяющие Космос.

Дюрер

Альбрехт Дюрер

Есть в истории искусства художник, чье имя по своей значимости произносится наравне с именем Леонардо да Винчи. Этот человек — Абсолютная Человеческая Гениальность. Итак, наш с вами разговор пойдет о немецком художнике эпохи Возрождения Альбрехте Дюрере.

Дюрер родился в очень богатой бюргерской семье, в городе Нюрнберге, в 1471 году и до сих пор там, на торговой площади, стоит его дом. Сохранена и вся обстановка этого дома — все-все, что касается этого человека — художника и ученого — очень таинственного и не до конца понятого миром. И нет ни одной монографии, которая приоткрыла бы нам тайну, впрочем, тайна гениальности должна оставаться тайной.

Современники всерьез считали Дюрера доктором Фаустусом. Они называли его «Мастер Дюрер», но и вслух, и шепотом очень часто сопрягали его имя с образом великого ученого и мага доктора Фаустуса, легенды о котором были очень распространены в Европе, особенно на его родине — в Германии.

К сожалению, за то время, что отведено нам для разговора, я не смогу в полном объеме рассказать вам об этом удивительном художнике, о том, какими научными исследованиями он занимался, каким он был врачом, и о том, как он поставил самому себе диагноз смертельной болезни. Я не смогу рассказать, как он занимался оптикой, астрономией, биологией и анатомией. Собственно говоря, он и Леонардо да Винчи всегда шли параллельно друг другу.

Вообще-то, я должна сказать, что время, в которое он жил было очень необычное. Напряженное до бесконечности, неспокойное, чреватое социальными взрывами, началом реформаций в Германии. Трудно сказать, как раскаленная атмосфера Европы стимулировала жизнь и энергетику гениев.

Я хочу начать свой рассказ об Альбрехте Дюрере с одного из его произведений, которое чаще всего сопрягается с его именем, точно также, как «Джоконда» с именем Леонардо.

Речь пойдет об одной его гравюре, которая называется «Меланхолия», и которая очень часто репродуцируется.

Но прежде всего я хотела бы коснуться совсем необычного вопроса. Это не вопрос о графике Дюрера или о содержании самой гравюры, а о его технике, потому что в любом произведении искусства самым интересным считается техника мастерства.

Когда рассматриваешь гравюры Дюрера, независимо от того резцовые ли они на меди или на твердых породах дерева, а именно этой техникой был выполнен его цикл «Апокалипсис», то, прежде всего, удивляет не техническое совершенство, а невероятность технического совершенства Дюрера.