Лекции по искусству. Книга 4

Каким образом один человек за свою жизнь, не имея прецедентов и выйдя в трансцендентный ноль, создал с чистого листа современное Европейское искусство, его композицию, как действие, как причинно-следственную связь, как временное действие, насытив его разновременностью и очень большим количеством психологических оттенков? Вот почему я и говорю, что все Европейское искусство было театральным. Просто в этом театре переставляли декорации и мебель. И почему я говорю, что до импрессионизма? Потому что, все-таки, в живописи импрессионистов, герой уже не человек, герой — это свет. Героем картины импрессионистов является свет. Когда предметом живописи становится живопись, когда предметом живописи становится свет, я не говорю, что это лучше или хуже — я просто говорю о том, что где-то до середины 19 века язык Джотто — это не язык, как изображать фигуру — нет, это сама суть — появление абсолютно современного искусства, с возможностью не предварительного знания, а каждый раз абсолютно нового прочтения. Но дело же не в самом сюжете, а в его трансляции, в его комментарии, в том, как этот сюжет изложен художником, в том, как он к нам обращен, и как мы в нем лично, с нашим опытом участвуем. Поэтому композиция — это действительно исполнение некоего сценария данного мною, как художником, как очевидцем, и как участником.

Джотто имел огромное количество заказов, но эта картина самая ценная. Она ценная не только своими художественными качествами, она ценна своей, очень этически-глубокой ценностью, потому что после Второй Мировой Войны появилось очень много всякой литературы, которая говорит: «Нет, Христос отдал приказ Иуде, намекнул, что тот должен это сделать». Как в одном французском романе, сейчас не помню его название, когда Он ему буквально говорит: «И тогда в веках ты будешь верным, а я первым». То есть все вывернуто наизнанку. Верным, потому что ты прислушался к тому, что я тебе сказал. Нет — это предательство. Для Булгакова — это один предатель в скрипучих желтых сандалиях с тридцатью серебряниками в руках, который алчен, который безобразен, который попался на агитку шпионки, за которой ухаживал. А для Джотто самое страшное — это грех, которому нет прощения. И он дает посмотреть с близкого расстояния на этого человека и на его физическое уродство. Первый раз это физическое уродство он отождествляет с уродством нравственным. И по этому пути пойдет эпоха Возрождения, когда Иуду будут всегда изображать уродом, как на картине, скажем, Леонардо да Винчи или на картине Гирландайо «Тайная вечеря». Там Иуда всегда уродливое существо. Для этих людей другого варианта поступка не существовало, он был единственный и такой страшный, что на осине повесишься.

В жизни Джотто был человеком очень контактным и веселым. Писатели того времени составляли сборники его острот. Он очень много работал при дворе неаполитанского короля Роберто и дружил с ним. У них происходили разговоры, которые записывались. Однажды, неаполитанский король, а была жара, сказал ему: «Ах, Джотто, если бы я был тобой, я бы сейчас пошел и немного отдохнул». И тогда Джотто ему ответил: «Ах, Ваше величество, если бы я был вами, я бы тоже сейчас пошел и немного отдохнул».

Он никогда за словом в карман не лез. И когда вернулся к себе во Флоренцию, то возглавил там цех художников. Он был почетен и как главный художник получал от Флоренции очень большие деньги. Джотто был на зарплате у флорентийского парламента Флорентийского государства. Во Флоренции Джотто построил кампанилу. Эта колокольня находится совсем рядом с кафедральным собором Санта — Мария — дель — Фьоре, который гораздо позднее, Филиппо Брунеллески покрыл тем куполом, который мы сейчас видим. Правда тогда она выглядела несколько иначе. Это очень стройная, строгая и красивая колокольня. Когда Джотто умер, ему была оказана самая большая честь, какая только может быть оказана — его похоронили в Санта — Мария — дель — Фьоре. Его усыпальница покоится именно там. Джотто знал весь тогдашний мир. Время понимало и принимало, ценило и оценивало — и это была оценка не только признания, но и в денежном эквиваленте, что делало Джотто очень богатым гражданином.

У него была семья, 8 человек детей. Старший сын наследовал его профессии.

Когда речь шла о Данте, там дело было не в том, что Данте не был славен, как философ, поэт и теолог, а в том, что он был в политической крутой борьбе и оказался в изгнании, в Равенне и, конечно, будущее поколение очень осуждало Флоренцию за это изгнание. Особенно поэты 20 века, которые посвятили этому горькому событию много строк.

Кто знает, что такое гениальность? Человек не может стать гением — он им рождается и здорово, если он себя осмысляет, а еще замечательнее, если это понимает и видит время. Вот Джотто Бондоне редкая фигура, ценимый временем и оставшегося во времени, как величайший художник.