Лекции по пастырскому богословию

Уединенная пламенная молитва все более и более укрепляла в душе молодого человека чувство глубокой любви к Богу. Реальное ощущение близости Бога все более и более овладевало его сердцем, становилось для него все сладостнее, все ближе[581]. Но и после того, как сердце Александра Михайловича ощутило близость Бога, он и тогда еще медлил исполнить свое обещание. Его волновал вопрос: пригоден ли он для избираемого пути? Не берет ли он на себя легкомысленно непосильное бремя и сможет ли его понести? Серьезно ли его решение? Не впадает ли в самообольщение?"[582] Он страшился не выполнить в своей жизни предназначенную ему свыше волю Божию. Тщательно скрывая от всех свое душевное состояние, он ожидал определенного указания от Господа. И когда в сердце его зажглась пламенная молитва, когда он ощутил близость Бога, его намерение уйти из мира в тихую иноческую обитель еще более окрепло. Он сознавал всю важность решения, которое складывалось в его душе, но в нем еще не было твердости воли, чтобы полностью оставить все мирское и посвятить себя Богу, а поэтому ему пришлось обратиться за советом к более мудрому мужу. Поддержку он нашел в лице Троекуровского затворника Илариона, которого он посетил летом 1839 г. Старец принял его ласково и после того, как Александр Михайлович изложил ему свои думы и чувства, ответил: "Иди в Оптину", и добавил многозначительные слова: "Ты там нужен"[583].

Так все более и более обстоятельства благоприятствовали его уходу в монастырь. Но Александр Михайлович все еще не решался привести в исполнение свое намерение. Он направился в Троице-Сергиеву Лавру, чтобы у гробницы преподобного Сергия в горячей молитве испросить благословение на новую трудную жизнь, избираемую им. И когда он увидел перед собой места, которые некогда были покрыты дремучим лесом и которые были свидетелями уединенных молитвенных подвигов преподобного Сергия, его душу охватило неизъяснимое чувство умиления. Ведь ему были так понятны эти подвиги, они были так желательны для его собственного благоговейного сердца! С трепетом и горячей молитвой припал он к мощам великого молитвенника, испрашивая себе благословения и помощи. Глубокий внутренний мир и спокойная решимость снизошли в душу его в этом священном месте[584].

С грустью покидает он святую обитель. Теперь его намерение определилось окончательно, и все же самостоятельно он не может покинуть мир; необходим был какой-то внешний толчок, последний зов Божий. Поэтому по окончании летних каникул он вернулся в Липецк и приступил к занятиям в училище. "Легко совершается оставление мира людьми, созданными так, что мир не имеет для них цены, — говорит Е. Поселянин, — такими, как преподобный Сергий, как старец Серафим, с детства призванными, отмеченными перстом Божиим. Но как невыразимо трудно заклание себя в жертву Богу людьми, которые не меньше первых любят Бога и желали бы знать в жизни Его одного, но которые, вместе с тем, множеством связей любовно и крепко привязаны к миру и постигли лучшие стороны жизни, которым в жизни хорошо, как в родной стихии, им не чуждой"[585].

Вскоре после начала занятий Александр Михайлович был приглашен в гости к знакомым. Своими шутливыми словами он настолько рассмешил всех присутствующих, что они смеялись "до упаду". Все были в восторге от оживления, после чего в благодушном настроении разошлись по домам. Но для Гренкова настала мучительная ночь. Так бурно разразившаяся веселость казалась ему тяжким преступлением. "Он ощутил на себе слова о том, что нельзя работать двум господам — Богу и миру. Он вспомнил обет, данный им в минуту тяжелой болезни, и совет старца Илариона, вспомнил свои пламенные молитвы в ночной тиши, вспомнил предчувствие какого-то громадного захватывающего счастья, которое он пережил на месте, где спасался некогда преподобный Сергий"[586]. А внутренний голос властно говорил ему: "Будет! Пора положить всему конец! Нельзя служить и Богу, и мамоне (Мф. 6, 24). Надо выбирать что-нибудь одно! Надо всецело прилепиться к Единому Богу! Надо бросить мир!"[587] Подавив в себе все колебания и сомнения, он сделал окончательный выбор между миром и монастырем в пользу последнего. И через несколько дней тайно, без разрешения начальства, не говоря никому ни слова, он покинул Липецк и направился в Оптину пустынь, куда и прибыл 8 октября 1839 года[588].

Духовный руководитель оптинской братии старец схиархимандрит Лев с любовью принял Александра Михайловича. 2 апреля 1840 г., по Указу Калужской духовной консистории, Александр Михайлович Гренков был зачислен в число братства. Сам старец Амвросий так вспоминал о своем первоначальном пребывании в обители: "Год жил (я) в монастыре на кухне. Пять келий переменил; жил и в келии о. Игнатия, и в башне. На кухне год прималчивал, т. е. спросят что, скажу… А через год меня прямо в келейники взяли"[589].