Лекции по патрологии I—IV века

В последнее время настойчиво выдвигается другое объяснение коринфской смуты: коринфский спор является выражением борьбы между «должностью» и «духом», «учреждением» и «энтузиазмом», между «пневматиками» или пророками и твердо установленной коллегией пресвитеров. Но предмет спора, по этому мнению, составляло не принципиальное отвержение или отрицание пневматиками всякой поставленной во главе общины должности, — полем, на котором они сталкивались с пресвитерами, был скорее культ. Что такая борьба между «должностью» и «духом» существовала в конце I и начале II в. — этого отрицать нельзя; этот же мотив мог иметь какое-нибудь значение и во внутренней борьбе коринфской Церкви. Но это и все, что можно сказать более или менее безопасно: нигде во всем послании, кроме весьма неясных выражений (cap. 13; 38; 48) нельзя указать даже намека на то, что виновниками коринфских несогласий были пневматики. Некоторые предполагаемые указания на конкретные отношения этого рода в Коринфе объясняются литературной зависимостью послания Климента от первого Послания ап. Павла к коринфянам. Этот отрицательный аргумент тем решительнее, что авторитет пневматиков во время происхождения послания был еще значителен. Если Климент считает раздор столь тяжелым преступлением против Бога и против святого имени христиан, как это видно из всего послания, и если он знает, что это разделение имеет свой источник в пневматиках, если, наконец, он сам сознавал себя носителем Духа Божия (cap. 59[. 1]), то он непременно должен был в послании напомнить коринфским христианам о способности их и необходимости испытания духов, от Бога ли они, и объявить духов возмутителей как ложных.

По взгляду римской Церьсви, сущность коринфских беспорядков заключалась в возмущений против пресвитеров; об этом говорит все послание, на это особенно ясно указывает заключительное увещание: «Итак, вы, положившие начало возмущению, покоритесь пресвитерам» (57.1). Но и вопрос о пресвитерах поставлен был, по-видимому, не принципиально, а только относительно отдельных лиц, так как низложены были только некоторые пресвитеры (44.6), в то время как другие, очевидно, оставались в должности. Поэтому можно думать, что в возмущении против пресвитеров существенную роль играло личное нерасположение к «некоторым» пресвитерам, и автор послания особенно энергично подчеркивает проявление в нем зависти, надменности и кичливости (cap. 13; 14; 39 et al.). В восстании против неугодных почему-то пресвитеров приняло участие большинство членов коринфской Церкви; однако несомненно, что часть стала на сторону низложенных. Хотя в послании это прямо не указано, но Климент заставляет предполагать, что было именно так, потому что самый мятеж он называет σχίσμα [раскол] (46.9) и πόλ€μος [война] (46.5). Во главе оппозиции стояли вожди, по количеству немногочисленные (cap. 47), по возрасту — молодые (cap. 3), которые увлекли, развратили коринфян и помрачили красоту знаменитой братской-любви. Вероятно, борьба против пресвитеров не обнимала всей распри, являясь только важнейшим моментом ее: жизнь в коринфской Церкви была весьма разнообразна и определялась самыми разнородными отношениями, почему и оппозиция могла иметь много точек приложения. На основании особенно настойчивых увещаний послания можно предполагать, что у противников в их протесте нашли выражение мотивы далеко не высокого качества: превозношение образованием, ораторским талантом, авторитетом, богатством, общественным положением, а также корыстолюбие, честолюбивые стремления и т. п. Этим характером возмущения, мелочно-страстного по своим проявлениям, но глубоко серьезного по лежащим в его основании признакам забвения основных начал христианского поведения и явно выраженного охлаждения христианского духа, в значительной степени объясняется, почему послание, при своем значительном объеме, мало касается определенных фактов и лиц, не дает исторически определенного образа жизни коринфской Церкви; но из этого не следует, что автор его не располагал точными сведениями из Коринфа. Послание написано было не с той целью, чтобы дать сведения о состоянии коринфской Церкви. Без сомнения, такие сведения были бы очень полезны, но зачем было вносить их в послание, обращенное к лицам, которые знали все подробности дела. И психологически совершенно понятно, что автор деликатно избегает входить во все детали спорных дел и происшедшего мятежа. Пользуясь конкретным поводом, римская Церковь чувствовала настоятельную потребность изложить в своем послании к коринфянам подробные наставления в христианской жизни, соблюдение которых предотвращало бы в будущем повторение печальных раздоров. Естественно, что такое послание приняло форму, близкую к обычным церковным беседам, и коринфскими христианами признано было весьма пригодным для чтения в богослужебных собраниях.