Читаем Лекции по русской литературе полностью

Правильно, правильно. Но я бы хотел подчеркнуть, что кроме этой одной русской литературы существует еще паралитература. К ней относится, во-первых, то, чем пытаются заменить русскую литературу в Советском Союзе. В Советском Союзе ведь идет очень любопытный процесс. Почему им вообще нужна литература? Они могут без нее существовать, но все-таки ее оставляют, пытаются настоящую литературу заменить чем-то другим с тем же именем. Как и во многих других областях жизни. Эта паралитература и существует для замены истинной литературы. Для чего этот процесс происходит, понять очень трудно – мне кажется, что тут просто попахивает серой, инфернальными силами. Но четкой границы между литературой русской и этой паралитературой нет. Потому что внутри советской литературы масса талантливых людей. И эта граница очень извилистая. Вы можете эту границу проследить даже внутри отдельной книги одного автора. К сожалению, жизнь такова.

И я бы сказал, что проявления паралитературы существуют и на свободном Западе в русской культуре. Потому что антисоветизм – к сожалению, это не критерий художественности. Можно писать призывы литературные к борьбе за освобождение, но это, увы, будет не литература, это будет паралитература.

В этой связи вспоминаются Маяковского стихи. Маяковский ведь был гений, но плутократией был доведен до полного изнеможения своего гения. И он писал:

Теперь для меня неважная честь,Что чудную рифму рожу я.Мне важно теперь больнее уесть —Уесть покрупнее буржуя![82]

Противореча себе уже в этом четверостишии – родив замечательную рифму «буржуя – рожу я». Вот до чего был доведен этот гениальный писатель. И мы, пытаясь на политическую поставить колею нашу литературу, можем оказаться в этом же положении. «Уесть покрупнее партхолуя» вместо «буржуя», понимаете.

Если литература ставит перед собой политические цели, она становится подобием именно такого коммунистического общества, потерявшего высший смысл существования. Ибо официально пишут, что смысл нашего существования в достижении коммунизма. А что такое коммунизм? Максимальное удовлетворение постоянно растущих материальных, духовных требований, запросов человека. Об этом Виктор Тростников, философ, из авторов «Метрополя», написал, что это работа вхолостую: самообслуживание общества и сервис становится целью этого общества. Теряется та самая божественная чудная рифма, которая и есть истинная цель русской литературы.

И здесь, в нашей литературной жизни, очень часто мы видим этакую графоманию, которая пытается, спекулируя на теме, подменить собой [литературу], тоже создавая какие-то явления, какие-то фантомы паралитературы.

Красные рождают белого, так же как и белые рождают красного. И если когда-нибудь мне доведется еще раз в жизни голосовать за кого-нибудь, в политических выборах участвовать – я сейчас, слава богу, не участвую, – то я, может быть, проголосую за белого – во всяком случае, уж никогда за красного не проголосую. Но, когда я сажусь к столу писать, я не хочу голосовать ни за белого, ни за красного. Литература должна быть полихромной.

(Из зала организатор, жен.: <нрзб>.)

Среди детей первой русской эмиграции не оказалось русских писателей.

(Из зала организатор, жен.: Набоков…)

Это не ребенок. Это отец. (Смех в зале.) Отцом, отцом. Вот кто родился во Франции, в Америке из русских писателей?

(Возгласы из зала: <нрзб>.)

Простите, но он пишет-то по-французски? Я хочу сказать, что отсутствие писателей во втором поколении русской эмиграции не говорит о бесплодности. Что литературная юность моего поколения, когда вдруг открылись возможности, открылись эти шлюзы, и к нам стали приходить Бунин, Ремизов, Набоков, Мережковский, Георгий Иванов, Ходасевич, Бердяев, Франк, Лосский, Шестов и так далее – это и была, так сказать, передача их семени – через границы…

(Реплика из зала: Ну вылилось, не вылилось – выльется еще.)

Я помню, Белла Ахмадулина рассказывала, как она с Набоковым говорила в Швейцарии, за несколько месяцев до его смерти. Он говорил, что какая-то фирма американская, правительственная, его книги забрасывала через Северный полюс на воздушных шарах на территорию Советского Союза. Действительно, это было! Это же надо кому-то в голову вообще прийти! (Смех.) И он сказал, Набоков, что, наверное, белые медведи уже обеспечены «Лолитой», читают «Лолиту» сейчас (смех).

(Реплика из зала: Это не смешно!)

Это не смешно, в том-то и дело, согласен. Лучше бы эти ребята отдали деньги на журнал какой-нибудь русский, чем на воздушные шары, толку было бы гораздо больше.

И мы, те, кто живет в Америке, на Западе… <…>

Перейти на страницу:

Все книги серии Большая проза

Царство Агамемнона
Царство Агамемнона

Владимир Шаров – писатель и историк, автор культовых романов «Репетиции», «До и во время», «Старая девочка», «Будьте как дети», «Возвращение в Египет». Лауреат премий «Русский Букер» и «Большая книга».Действие романа «Царство Агамемнона» происходит не в античности – повествование охватывает XX век и доходит до наших дней, – но во многом оно слепок классической трагедии, а главные персонажи чувствуют себя героями древнегреческого мифа. Герой-рассказчик Глеб занимается подготовкой к изданию сочинений Николая Жестовского – философ и монах, он провел много лет в лагерях и описал свою жизнь в рукописи, сгинувшей на Лубянке. Глеб получает доступ к архивам НКВД-КГБ и одновременно возможность многочасовых бесед с его дочерью. Судьба Жестовского и история его семьи становится основой повествования…Содержит нецензурную брань!

Владимир Александрович Шаров

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки