Лекции (СИ)

Он приезжает, швыряет в угол светодиодный фонарь - перепало от щедрот с чудом сохранившихся складов, снимает все свои одежды и аккуратной стопкой складывает в углу. Сложнее всего снимать платок, но сам воздух подсказывает: здесь безопасно, здесь нет пыли, здесь не отравишься от одного неосторожного вдоха. На его запястьях всегда остаются четки (с каждым годом бусин там всё меньше) и несколько нитяных браслетов, подаренных кем-то в юности. Глупая привычка, думает Ханнам, когда смотрит на свои руки. Несколько лет назад на левой руке как-то оказался кожаный браслет, характерный для этих мест, и его Ханнам тоже не снимает, тоже, думает, глупая привычка.

Комната небольшая, помост кровати занимает две её трети. Ханнам уже привычно перекладывает мех и шерстяное одеяло к краю кровати, вытягивается на хлопковых простынях. Фонарь раскидывает синие блики по потолку, в этом неверном свете видны только очертания тела.

Из-за плотной шторы, разделяющей два помещения дома, выходит женщина, два шага - и она ложится на постель рядом с Ханнамом, параллельно его телу. Ее рука ложится на его ладонь, пальцы соприкасаются.

Первые - минуты? часы? - все сосредоточено на движении пальцев. Большой палец осторожно оглаживает костяшки чужой руки, медленно и твёрдо. Шершавая подушечка запинается о ноготь. Медленно движения перемещаются в центр ладони, мужчина пытается процарапать там что-то, религиозный символ или древнюю букву. Пальцы путаются, встречаются, две ладони чуть не дерутся за главенство. Кто-то из двоих наконец не выдерживает, поворачивает ладонь, прижимает руку партнера. Минуту спустя опять: исследовать ногтями запястье, проводить с усилием и медленно, пытаясь запомнить и так выученное наизусть. Иногда на руках прибавляется шрамов. Тогда пальцы останавливаются, касания становятся мягче и легче.

Руки и ладони мало. Мужчина вырисовывает, выпрашивает разрешения на чужом запястье; переворачивается и нависает сверху. Начинает оглаживать плечи, ногтями процарапывает ключицы, проводит по бокам и мускулистому животу.

Движения становятся хаотичнее, в них всё меньше договора и исследования, всё больше танца и, наверное, страсти. Каждый раз Ханнаму в этот момент кажется, что в синих тенях стоит Тёмная Госпожа.

Он склоняется вниз и целует горло женщины. Сухо касается губами кожи. Она что-то выдыхает в его плечо, этот выдох тёплый и мокрый, и это до сих пор настолько непривычно, что продирает дрожью. Ханнам проводит губами над кожей, в считанных миллиметрах, следом ведёт пальцами.

У неё большая и тяжёлая грудь, которую удобно охватить ладонью, у неё твердый живот, у неё узкие бёдра, у неё бледная, бледная кожа. Ханнам дышит в пупок, его ладони прижаты к животу женщины, он сам давно сполз к её ногам.

Почти всегда в этот момент женщина заметно расслабляется, чуть сгибает колени, двигает тазом вверх. Ханнам, дитя пустыни, чувствует влагу, слизывает, его рот наполняется слюной.

Это почти поцелуй.

Дальше всё путается, они наконец двигаются вместе, тянутся друг к другу, дышат, дышат... Сорвано выдыхают одновременно и засыпают до утра. Женщина дремлет чутко и уходит перед рассветом. Ханнам в первую ночь всегда спит очень крепко, измотанный караваном, а в остальные дни не выпускает пальцы женщины из рук - всю ночь.

И он никогда, никогда не целует её даже по пустынному обычаю: касаясь сухими губами губ и задевая крыльями носа её нос. Но он всегда рад видеть посла и рад, что последние три года их миссию встречает именно она.

* * *

Александер проснулся в темноте, вышел в сизые предутренние сумерки. Действие таблеток почти закончилось, у него оставалось полтора или два часа ясного сознания, и он хотел, наверное, выпить кофе и посмотреть на рассвет. Постоять молча, не думая ни о богах, ни о людях.

Кофейный напиток все миссии Пустыни возят с собой. Не то чтобы это было необходимо, это скорее традиция, принадлежность, средство содержать бессильных рашадов и сочувствующих хоть в каком-нибудь порядке. Часть плантаций в подземельях всегда отводилась под кофе. Горелка, сухой спирт, джезва - на ритуалы вокруг напитка ушло полчаса.

Алекс, взяв шерстяной бурнус и кофе, сел смотреть на рассвет. Далеко внизу клубилась Пустыня, наверняка в её жёлто-красной массе можно рассмотреть белые отблески ядовитого озера или синюю ленту великой реки. Серое небо медленно светлело, холодный воздух поздней весны чувствовался в горле, под ладонью была трава, покрытая росой.

Рашад улыбнулся таким простым и надёжным плотским чувствам и сделал глоток горького кофе.

Через четверть часа деревня за спиной окончательно проснулась и зашумела. Александер занёс кружку в дом, взял трость и вторую порцию кофе, прошёл к соседнему маленькому домику. Подошёл к Ханнаму, ткнул его тростью несколько раз, добиваясь осмысленного взгляда: