Лелейская гора

Не знаю, с какой стати мы об этом заговорили, все это уже прошло и так далеко от нас, и теперь уже не исправишь того, что было. Сейчас мы здесь. Вокруг нас низкорослые кусты можжевельника - колючие непролазные заросли. Облава нам не угрожает - мы услышим ее издалека. Под нами голодные селения, над нами солнце. Пригревшись под его лучами и начиная дремать, мы прячем головы в тень; при каждом новом приступе голода тянем воду, из фляжек. Жарим на солнце голые спины и ребра, и все-таки никак не удается нам изгнать холодный озноб, засевший внутри. Нико отправился раздобыть какой-нибудь еды и должен был уже вернуться. Откуда-то издалека до нас доносится перезвон овечьих колокольчиков, но стоит нам прислушаться к нему, пытаясь определить по звуку, где пасется отара, как звон умолкает. По дороге с воем проходят машины с солдатами. Вот уже трижды мне начинало мерещиться, будто это идет рать Арслан-паши: поскольку ей не удалось одолеть нас с востока, она переоделась в другую форму и собирается захватить с запада…

В можжевеловых дебрях хрустнули ветки - это Нико подает условный знак. Какой-то новый запах шагает впереди него; Василь морщится, он узнал запах - это бобы! Вернее, отруби из бобовых стручков, корм, предназначенный для королевских мулов итальянской империи, но, поскольку мулы частенько дохнут от такой кормежки, хозяйственное управление охотно меняет бобовые отруби на сено - кило за кило. Выяснилось, что наше население не столь изнежено, как мулы, и обладает более крепкими желудками, способными переварить любую пищу, на базе этого факта и развился товарообмен. Случается, конечно, и заболеет кое-кто, не без этого, но от травы люди тоже болеют, и все же достойнее умереть от корма для мулов, чем с голодухи. Поэтому-то наши так рано нынче косят луга, поэтому-то так часто мелькают они на дорогах, навьюченные мешками с травой. Некоторые перевозят ее на лошадях, но это богатые, большинство, взвалив вязанку на спину, долго плетется дорогой до города меняет там мешок на мешок и снова долго плетется, покуда не доберется до своего села, своей мельницы, жалкого обеда и горького ужина. Но я все равно не стану их жалеть. Мои, то есть Ива с малышом, не имеют и этого: Ива не может косить, у нее нет сил снести сено в город, у них вообще ничего нет…

Первые куски кажутся мне вполне приятными на вкус - нечто вроде шоколада, слегка заплесневевшего и горьковатого. Они напоминают какао, город, пачки с изображением негритянки. Василь не прикасается к еде - однажды он уже угощался этим зельем, с него достаточно. Он проглотил кусочек сыра и закрыл глаза, надеясь добрать остальное с помощью воображения. Иван говорит, что в тесто подмешаны какие-то неорганические вещества. Может быть, так оно и есть, только мне гораздо больше мешает сладковатый привкус, который становится все более назойливым. Однако я продолжаю поглощать кусок за куском, ибо утроба жаждет, она бы и камни проглотила и переварила. Иван потребовал от меня умеренности в еде, взывая к благоразумию, но я не внял его советам - умеренность предвестник трусости. Вдруг я почувствовал невыносимую тяжесть в желудке.. Камни, вероятно, давили бы меньше, но там была глина. На шее вздулись жилы - негритянки с пачек в серьгах пустились вокруг меня в неистовый чардаш. В глазах потемнело. Все слилось передо мной. Горы за Лимом подернулись туманом и скоро совсем растворились в нем. На дне долины, на дне этого колодца, словно отзвуки прошлого, заходили волны выстрелов.

- Это на Рамовичей напали, - сказал Нико.

- Как они внизу очутились? - спросил кто-то.

- За хлебом вниз сошли, они голодать не привыкли.

- Не может быть, - сказал Василь, - это, наверное, четники пирушку устроили.

- Они всегда пируют, когда нашей кровью запахнет.

Эти слова принадлежат Нико, голос его, как всегда, предвещает недоброе. Как я его ненавижу за этот сиплый голос и мрачные предчувствия, переполняющие его. Порой мне кажется, что другие люди когда-то и где-то уже говорили мне об этом. Какие бы слова ни говорил он этим своим голосом, слова эти вызывают у слушателей чувство протеста, даже если в них заключена очевидная истина. Есть такая порода мрачных людей, и Нико принадлежит именно к ней. Я через силу поворачиваюсь и рассматриваю его каменное лицо, изборожденное глубокими складками, через которые, словно муравьи, выползают наружу капельки пота. Ну что ты за парень, Нико! Неужели нельзя забыть на мгновение зловещие мысли и дурные предчувствия! Не может же все время случаться одно только плохое! Вот уже полгода как с нами случается одно плохое, сейчас как раз пора, чтобы этому пришел конец. Но даже если бы оказалось, что все твои предсказания сбудутся, зачем нам такая правда и для чего нам знать ее заранее? Впрочем, мы ничего не знаем и не можем знать, лишь хлопают вдали винтовочные залпы.

ПРАВДА И КРИВДА