Лёлишна из третьего подъезда

Григорий Васильевич разгуливал по двору, словно измеряя его шагами, останавливался, оглядывался.

– Дом, что ли, он тут строить собирается? – спросил Владик.

– Или деревья сажать? – спросил Горшков.

Но Григорий Васильевич ни дом строить, ни деревья сажать не собирался.

Он задумал номер, какого ещё никогда не было ни в одном цирке мира. 

Следующий номер нашей программы называется ПЕРЕНОС!

Это был самый весёлый из всех переездов, какие я только видел в своей жизни.

А видел я их немало: и как заселялись восьмидесятиквартирные дома, и стоквартирные, и такие, в которых число квартир и сосчитать на глаз невозможно.

А однажды я видел, как заселялся сразу целый квартал.

Но переезд Лёлишны с дедушкой – это всем переездам переезд!

На помощь пришли цирковые артисты, и рабочие, и даже музыканты.

Да ещё ребят собралось видимо-невидимо.

Да Горшков явился с двумя милиционерами.

– Безобразие, феноменальное безобразие, – сказал дедушка. – Сколько людей тратит время и силы на меня и на тебя. Получается, что мы сплошные тунеядцы. Потрясающие лодыри. Что мне нести?

– Ничего, – ответила Лёлишна.

– Опять? – возмутился дедушка. – Опять ты меня считаешь законченным инвалидом?

– Тогда неси свои лекарства. Я их сложила в одну коробку. Только не урони.

– Я бы ни за что не уронил их, – раздражённо проговорил дедушка, – если бы ты не напомнила о такой возможности. А сейчас я всё время буду думать о том, чтобы не уронить их. И обязательно, видимо, уроню.

– Роняй. Купим новые. Главное – переживать не надо, – посоветовала Лёлишна.

К дверям в квартиру выстроилась длиннющая очередь желающих помочь.

На всех лестничных площадках открылись все двери, из-за которых выглядывали любопытные.

Музыканты с инструментами в руках стояли у крыльца.

Эдуард Иванович спросил:

– Все готовы?

– Все!

И он скомандовал:

– Раз-два, взяли! И – шагом марш!

Первым в дорогу двинулся шифоньер. Его несли силовые акробаты. Шифоньер для таких богатырей – всё равно что для нас с вами табурет. Они даже не почувствовали, что, кроме шифоньера, несут ещё… Что бы вы думали? А?

Не что, а – кого?

Да Петька спрятался в шифоньере, хотел всех напугать или рассмешить, но заснул.

Затем в дорогу двинулись кровати. Их несли воздушные гимнасты. Им такие ноши – нечего и разговаривать!

И оттоманка двинулась в путь, и письменный стол, и круглый стол, и стулья…

И когда на крыльце показался шифоньер, грянул оркестр.

Откуда ни возьмись, появился сам грозный товарищ Сурков.

Рот разинул от удивления.

Ничего понять не мог.

А мальчишки сбежались чуть ли не со всего города! Лишь бы только вещей хватило – кому что нести. Тут уж поступали честно: делили поровну – кому ножик достался, кому вилка, да и чайная ложка – тоже вещь!

И всем хотелось, чтобы вещей было много-много.

Таскать бы да таскать!

Под музыку!

Да хоть целый день!

Весёлое настроение людей передалось даже мебели.

Шифоньер пританцовывал.

Письменный стол приплясывал.

Стулья как бы кружились в вальсе.

Тарелки летали по воздуху от жонглёра к жонглёру.

Сам грозный товарищ Сурков крикнул:

– Что тут происходит?

И мальчишки хором под музыку пропели:

– Лёлишну перевозим! Лёлишну перевозим! С дедушкой перевозим! С дедушкой перевозим! С пятого на первый!

И рот у грозного товарища Суркова опять раскрылся. И не мог товарищ Сурков никак его закрыть. И сказать ничего не мог – до того удивился. Не привык он, чтобы человеку оказывали так много внимания. Так с незакрытым ртом и ушёл.

А переезд продолжался.

Хлоп-Хлоп сидел на плече у Эдуарда Ивановича, одной рукой держался за него, а другой помогал Лёлишне с дедушкой переезжать – нёс карандаш.

Карандаш этот доверили Хлоп-Хлопу совершенно напрасно.

Когда Эдуард Иванович спускался с пятого этажа, мартыш вёл грифелем по стене и прочертил линию до первого этажа. (В суматохе никто этого не заметил, а потом весь подъезд долго гадал: кто же из мальчишек мог так набезобразничать? И попало, конечно, Петьке, хотя он спал в шифоньере.)

А раз я вспомнил о Петьке, то надо рассказать, что он там, бедный, в шифоньере, переживал.

Проснулся он оттого, что его покачивало и играла музыка.

Темнота.

Несут.

«Помер я, что ли? – испуганно подумал Петька. – А чего тогда музыка весёлая? Радуются, что ли, что одним хорошим человеком на земле меньше стало?»

И, чтобы убедиться, что он жив, Петька плюнул.

Живёхонек!

И сразу обо всём вспомнил и захихикал – пусть несут! Это ему за все его несчастья – первое в жизни удовольствие.

Когда из квартиры вынесли всё, девочки помогли Лёлишне вымыть полы.

Она вручила ключи новым хозяевам квартиры.

А они отдали ей ключи от своей квартиры.

Теперь мебель запританцовывала, заприплясывала в обратном направлении.

Снова грянул оркестр – помогали переехать и тем, с кем Лёлишна обменялась квартирой.

Правда, подниматься на пятый этаж труднее, чем спускаться, но – всё равно весело.

Когда все помогают всем – всегда весело.

С музыкой-то тем более!

И всем жильцам обоих домов захотелось сейчас обменяться квартирами.

– Это не переезд, – сказал дедушка, – а перенос.