Лёлита или роман про Ё

Непонятно кого я не выбирал — он автоматически на ум пришёл: положительный во всех отношениях юноша, попадающий в очень пёструю компанию не настолько положительных лиц обоих полов, для которых он законченный шут и приживал. Однако юноша положителен настолько, что они постепенно разглядывают в нём чуть ли не пастыря, буквально в очередь к нему выстраиваются и ну исповедоваться — кто прямиком, а кто обиняками, витийствуя, всяк на свой манер. И становится юноша их как бы внештатным батюшкой, и со всякой уже фигнёй они к нему. Потому чуют: никто другой их душам терапии, как он, не сделает, и как это только мы все до него без него жили? да разве ж мы те, какими прежде представлялись? ах как мы будем стыдиться теперь своих поступков и так далее… И расположивший их своим фантастическим смирением и терпимостью к порокам (не к порокам расположивший — к себе, конечно), наш герой и сам уже по простодушию начинает испытывать за всех и каждого ответственность. Поскольку дум у него в голове такой избыток, что просто прелесть, до чего вовремя эти все объявились. И уж он делится, делится с ними своими воззрениями и на них, грешных, и на себя, ещё более, как подозревает, пропащего, и на целую кучу эмпирейных проблем, которых наши твари дрожащие и представить-то прежде не умели. Но тут появляется кто? Тут появляется Магдалина! И на фоне вспыхивающих вдруг чувств-с мессианство его сходит если и не на нет, то уж до состояния отбываловки — точно. Потому выше него его чувства-то. И выше всего на земле. Потому как любит он в ней не лик с осанкою да голос распрекрасный, но непорочность её необыкновенную и всем этим не присущую. Да-да: непорочность, которая есть, есть, конечно же, в ней, кровиночке, и премного, только страшно глубоко и сильно потравленая… А тут ещё Альтер-эго его, человек диаметрально противоположных качеств и привычек, но одновременно друг смертный, если так вообще говорят, — тоже любит голубушку нашу Магдалину Филипповну. Любит давно и как раз очень по-человечески: жертвенно и с размахом — не то купеческим, не то национальным — и не с поклонением неисповеданным, но с безнадёжно практическими намерениями. И царь-девица, завязав вроде бы со своим тёмным прошлым, разрывается пополам между этими чёрным с белым лебедями. Потому что — женщина ж, и куда как естественно, что различает она плюсы и минусы того с этим как день и ночь, но дебет с кредитом никак у неё не сходятся, отчего и она никак ни с одним из них не сойдётся: под венец — из-под венца, в тройку с бубенцами — да и из той вон. На каковой почве все трое горестно и целенаправленно сходят с ума, включая непосредственно героя, у которого с самого начала имелись подтверждённые справкой сложности с шариками и роликами. И кончается вся эта катавасия единственно возможно: парни в некотором смысле на пару лишают красавицу жизни, потому что что же это за жизнь, если не достаётся их неделимая прелесть ни одному, сколь её друг дружке не уступай? То есть, формально-то руку прикладывает Альтер — полупрофессиональный душегуб, но ответственность, извините, поровну, какими бы радужными перспективами наш князь всю книжку не руководствовался! Вуаля?

Вообще, роман этот всегда представлялся мне самым антихристианским из когда-нибудь кем-нибудь сочинённых. И за него кому положено очень даже следовало бы автора малость анафемнуть. За убедительность, с какой излагает он всю тщету бесцельной аморфной любви во имя святости. Не надо путать любовь с жалостью, ибо из путаницы этой все беды вокруг и накопились. Потому что боженьке-то хорошо любить всех и всегда — у него масса времени и никаких насчёт нас определённых планов. А у нас, грешных, времени как раз в обрез и острая необходимость определяться с планами как можно раньше, чтобы лет и сил на их претворение всё-таки немножечко осталось…

Вот, думается мне, к какой несложной мысли склонял Фёд Михалыч этой переполненной встреч, страстей и неисполненностей историей. И вот какой мессидж слал, искусно — от противного — воюя главную ложь эпохи. Ибо действенное богоборчество возможно лишь через богоискательство: не сыскав, с кем именно, и бороться-то незнай как…