Лемминг Белого Склона (СИ)

Печальным получился праздник Вентракема в том году. Арнкель конунг был вне себя от горя и гнева. Никто ещё так его не бесчестил. Сгоряча хотел выгнать Сигвальда годи за то, что тот заступился за мерзкого карлика, но люди его отговорили. Всю зиму копил король злость и обиду, а по весне собрал войска и отправился походом в Андарланд. Он бы и в Белые Горы полез, чтобы добраться до проклятых коротышек, но свежа была память о битве при Маннторде, где полегли гордые рыцари-хауки. Потому решил отомстить тем, кому мог. Тем, кто поручился за обманщика Альдо. И горел Шлоссендорф, и падали мёртвые с обеих сторон, и не верил Арнкель оправданиям фюрста Хельмута, и выкуп взял не серебром, а кровью. Потом, не утолив до конца жажду мести, напал на Броквен, столицу Андарланда, и там погиб, а вместе с ним и лучшие его люди: и Гудмунд Крепкий Киль, славный корабел, и Ингмар Секира, и Фроди Скальд, и даже Трувар Отмороженный. Только Сигвальд Сигвардсон вернулся из того похода. Потому что кто-то же должен был наставлять сыновей конунга, которых отдали на воспитание в Аскефьорд ко двору тамошнего ярла.

Доверить это дело Карлу Финнгуссону он просто не мог.

Проповедник, надо сказать, основательно осел в Сторборге. Мунд за Хельгу, сто червонных гульденов, король той же зимой отдал ему на храм. Карл престур богато отделал церковь Святого Нильса и заложил в горах монастырь. Женский. Имени Девы Марики. Тордис Кудряшку прочили в настоятельницы, невзирая на юный возраст.

Правда, теперь преподобный Кристофер нечасто показывался на людях: не хотел смущать прихожан страшными шрамами, что избороздили его лицо. Глаза у него, правда, остались в целости, но при падении священник сломал руку, ногу и пару рёбер. Кости к весне срослись, но с той поры святой отец опирался при ходьбе на посох, а к старости не мог удержать перо, поэтому за ним записывали служки. Об этом мы ещё вспомним.

А что же Хельга, прекрасная Хельга, свет земной и небесный? Увы! Потускнела её красота, выцвела, облетела вмиг, будто порыв безжалостного северного ветра оборвал листья с яблони. Таков был её позор, что хотела утопиться, но Карл Финнгуссон ей отсоветовал. Она приняла крещение и ушла в монастырь. Прочь с глаз людских, в которых отныне мнились ей отравленная жалость да едкие насмешки. Но перед тем она с помощью известных средств избавилась от плода и приказала скормить его собакам.

А надо сказать, что роды помогала принимать Катла, дочь Сигвальда годи, которую позже прозвали Катла Добрая. Долго думала, стоя за дверью покоя, что ей делать с этим копошащимся кусочком окровавленного мяса у неё на руках, и решила, что собаки обойдутся. Пускай кости грызут. Но и оставить ребёнка ни себе, ни у чужих людей не решилась. И сделала так, как поступали в голодные годы: обмыла младенца, завернула в одеяло и вынесла в сумерках в горы. Там, на голой скале, она и оставила крошку, положила рядом с ним оберег — костяную фигурку в виде лемминга — и покинула берег с тяжёлым сердцем.

Да только волны, бившие в прибрежные камни, были тяжелее.

Не слышала Катла Добрая сквозь грохот прибоя и вой наступающей бури, как пронзительно-тонко вскрикнул в нищенской колыбели брошенный сын королей.

7

Никто в Сольфхейме не обрадовался, что свадьба сына конунга завершилась изгнанием и позором. Однако по трезвому размышлении все пришли к выводу, что торговля в Боргасфьорде, в общем-то, убыточна, на островах и в Хлордвике можно наварить и побольше. Да и в прочих странах есть открытые гавани.

Отец ничего не сказал. А брат настороженно спросил:

— Тебя кто-нибудь узнал?

— Только Сигвальд годи. Но, думается мне, он болтать не станет.

— Хорошо бы.

И больше об этом не говорили.

Альвар сделался замкнутым и молчаливым. Его часто видели со служанкой Финдой, и никого это не удивило. Дочь Аки теперь не насмешничала, и её освободили от части работ. А уж о чём она беседовала с королевским сыном, здесь не сказано.

Хрейна Кьяларсдоттир опечалилась больше других. Она винила себя за недобрый совет обратиться к Тунду Отшельнику. Годи Эрлинга, кстати, гостил тогда в Сольфхейме, играл в тэфли с королём да вспоминал старые дни, посасывая трубку у камина. Утешать и обнадёживать Хрейну он не стал, сказал только, что благодаря её младшему сыну всё закончилось как нельзя лучше. Королева не поняла. Тунд пояснил: мол, Северный склон надолго притих.

— Какое мне дело до Северного склона, — вздохнула Хрейна.

Однажды, по прошествии двух недель после возвращения Альвара, на северных морях разразилась буря. То было не дивно: ведь настал месяц Рёммнир, Ревущий, иначе именуемый Фрер — Мороз. Было дивно то, что Тунд отыскал младшего королевича, когда тот сидел у очага, пил горячий заморский чоколатль и читал какую-то книгу. Годи сказал:

— Вставай ныне, Альвар. Не такое теперь время, чтобы рассиживаться у огня! Кровь твоя взывает о спасении сквозь бурю, или ты не слышишь?

Сын конунга отложил книгу и поднял на колдуна грустный взгляд.