Лемминг Белого Склона

Все дружно заржали. Хаген же побледнел, затем покраснел. Не от страха, не от стыда — от бессильной ярости, что выжигает сердце лесным пожаром, превращая в пепел всё на пути. Лишь закопчённые камни да чёрные комли мёртвых древ дожидаются зимы. Но — молчал. Чуял, что этот господин в плаще, отороченном песцом, с пальцами, украшенными перстнями, с багровым лицом и мелкими глазками барсука, — слов на ветер не бросает.

А сам Хаген предпочёл бы скорее ослепнуть, чем онеметь.

Немой скальд — что может быть страшнее?

Атли какое-то время гостил в Эрвингарде, пока его добычу продавали и перепродавали. Кого-то из бывших жителей Сельхофа приобрели местные бонды, других, и в том числе Бранда Свистодуя, забирали на торговые суда, отбывающие на все четыре стороны, но чаще — на Эстервег. Всё меньше оставалось знакомых лиц, порою неприятных в Сельхофе, но ставших родными за месяц морского пути. Горе и неволя объединили тех, кто в бытность домочадцами Буссе не всегда здоровался друг с другом. Теперь иногда не могли сдержать слёз. Куда ещё занесёт судьба? Где придётся сносить унижения? Хорошо, коли в Стране Заливов или на островах, или даже в Эйреде — там, говорят, и рабам неплохо дышится. Но и каменное сердце содрогнётся от жалости к тем, кому суждено отправиться в жаркие восточные земли! Даже Бейли кивал с пониманием и позволял товарищам по несчастью обняться перед разлукой.

Осенние торги были в самом разгаре. Скоро Хаген остался один — прочих людей с Сельхофа быстро разобрали. Дни проходили в угрюмом молчании — лица сменялись, имена не задерживались в памяти, не было сил на разговоры. Каждый, кто стал товаром на невольничьем рынке, был отмечен тавром немоты, согбен горем, убит неволей. Тьма в глазах. Мгла. Тяжкий туман.

Спустя пару недель купили и Хагена. За целых сто марок. Вместо с парой десятков парней из сарая Бейли. Невольникам освободили ноги, выстроили в два ряда и погнали через весь город, на север. Там вывели за ворота и направили глинистой дорогой дальше, на запад. Впереди на коне ехал, надвинув широкую шляпу на брови, высокий бородатый муж. Его сопровождали полдюжины челядинцев с копьями и дубинками, да собаки, норовившие цапнуть за ногу.

Скоро дошли до каменной ограды хутора. Перешли по мосту ручей. Хаген тоскливо глянул вослед течению. Ручеёк вольно бежал на юг, к бухте Грённхафн. К морю.

— Слушайте, вы! — возвысил голос человек в шляпе. — Теперь я ваш хозяин. Моё имя Торфи Фродарсон, а это — мой двор, где вы будете жить и работать. Люди говорят, что я не склонен к излишней жестокости, но это не значит, что у меня дрогнет рука наказать кого-то из вас. У меня, сразу скажу, большие замыслы касательно расширения хозяйства, а там, где большие замыслы, там и большая работа. Тем, кто хорошо покажет себя за три года, я обещаю свободу и земли в Мёсендале, которые мы с вами должны привести в пригодное состояние.

И добавил с кривой усмешкой:

— Добро пожаловать в Грённстад.

«Добро пожаловать в Хель, — подумалось Хагену, — лучше бы сразу убил».

4

Афи звали старого раба. Он не так давно жил в Грённстаде, но успел снискать уважение прочих домочадцев и хорошее отношение хозяина. Он жил на речном причале, недалеко от хутора, и летом ловил рыбу в море. Туда же отправили работать и Хагена. Торфи бонд в первый же вечер стал расспрашивать новых рабов, кто что умеет делать, и Хаген сказал, что рыбачил у прежнего хозяина. Тогда Торфи определил его на фискебот:

— В Зелёной Гавани люр ловится и поздней осенью. Ступай под начало Хаки. Там поглядим.

Хаки был владельцем фискебота, верным хусманом Торфи и неплохим человеком. Кроме него и Афи, на причале жили трое вольноотпущенников, двое наёмников да старая рабыня. Она была родом из сааров и плохо говорила на Скельде, но хорошо готовила, стирала одежду и чисто прибиралась. Со стороны даже могла показаться, что здесь живут не рабы, а большая дружная семья. Но Хаген всё равно озирался по сторонам, обдумывая побег.

— Даже не мечтай, — однажды обратился к нему Афи, — нынче не время для того, что ты задумал. Тихо, не перебивай! Дай сказать. Мне самому не по нраву ходить в обносках, но выбор небогат. Судно стерегут зорко, а то бы меня тут видели!.. На острове нигде не найдёшь убежища. Особенно зимой. Скоро поднимутся осенние ветра, зимние бури, морем не пройти. Запасись терпением и постарайся дожить до весны, вот тебе мой совет.

И заковылял к очагу, надвинув капюшон ветхого шерстяного плаща.

«Не так-то прост сей старик, — подумал Хаген, — надобно его держаться».

Но сама мысль о том, что придётся торчать на Эрсее целую зиму, да ещё — рабом, давила, словно на плечи взгромоздили Мировую Гору. Руки опускались, а мозги покрывались инеем. Чтобы не отупеть окончательно, Хаген в свободное время и с разрешения Хаки прочёсывал окрестности, запоминая, что тут да как.