Лемурия

— Стало быть, какой-то твой шпик-провокатор снимал смертельно больного человека? — спросила Ирина, с презрением глядя на мужа. — И делал это, как видно, только чтобы ты мог обвинить меня в глупости и наивности? А ты не подумал, информированный муж мой, на какое же посмешище ты выставил себя? И на какой позор — меня?

— А ты… — задыхаясь, выдавил через силу Алексей. — А ты вот… Ты подумала? Подумала о том, на что… на какое…

Ирина развернулась и вышла из комнаты.

Алексей сидел ещё минуты три, повторяя:

— А ты… меня… А ты…

Расплакался, схватив себя за волосы.

Потом, не выдержав, побежал вслед за женой.

То есть, он думал, что — вслед.

Да только не понятно было теперь, где этот след.

В доме Ирины не было. Не нашёл он её и в саду…

Конечно, трудно было всё обыскать. Наверное, и невозможно…

Но после получаса поисков решил Алексей, что Ирина на улице. Непременно на улице. Где-то на улице, быть может — рядом ещё. Рядом с виллой.

Бросился он к воротам, впопыхах забыв взять брелок.

Наткнувшись на решётку, вцепился в неё пальцами и тряс в безумии. Потом вернулся в дом и перетряс всю одежду в поисках брелка.

Как часто бывает в таких случаях, самый нужный предмет упорно не находился.

Тогда, забежав в холл, где рядом с входной дверью был пуль управления, наобум нажимал кнопки.

И… Чудом ли, счастливым стечением обстоятельств можно то объяснить, но — ворота открылись.

И тогда Алексей побежал на улицу. Ту самую улицу, где должна была где-то стоять Ирина.

Но не нашёл он её и там.

Он метался, бегал, размахивал руками и даже пытался останавливать машины, которые, правда, не останавливались, а, отчаянно гудя, объезжали кидающегося им навстречу сумасшедшего с выпученными глазами.

Бегал он так долго. Очень долго. Счёт времени потерял.

Потом, устав до полного бессилия, побрёл к вилле.

И опять наткнулся на ворота, что, пропустив его, давно уже закрылись. Потому что запрограммированы были закрываться автоматически.

Алексей знал, что если полезть через ограду, то непременно сработает сигнализация.

И придет полиция.

В этом богатом районе для иностранцев полиция на сигнал тревоги приезжает быстро.

И потому… Полез через ограду.

А когда минут через пять к вилле подъёхала расцвеченная полицейскими огоньками машина и усатый мужчина в форме цвета хаки, предусмотрительно положив ладонь на кобуру, подошёл осторожно поближе, Алексей, сидевший на бетонной тумбе у ворот, заявил на чистом русском:

— Жена потерялась. Ушла вот… Помогите, пожалуйста!

Искандеров открыл окно.

Показалось ему, будто в номере стало нестерпимо жарко.

Он повернул плафон настольной лампы так, чтобы освещалась не только поверхность стола, но и часть номера: небольшая деревянная полка у входа, на которой стояла раскрытая дорожная сумка, угол кровати, фырчащий и периодически плюющийся конденсатом кондиционер в стенной нише и ножка стула, стоявшего у стены.

Попал случайно в световой круг и освобождённый от упаковки рулон чёрных полиэтиленовых пакетов, что, извлечённый загодя из сумки, ждал часа своего в тихом уголке у кроватной ножки.

А ещё в свете лампы видна была лежавшая на середине стола упаковка пентобарбитала, и стоявший рядом с ней толстостенный бокал, на треть наполненный виски. Рядом, но уже наполовину скрыта тенью, стояла и сама бутылка виски. Треугольная, высокая. Чайно-янтарная.

Искандеров вдохнул глубоко тёплый ночной воздух, в котором запах разбухших дождями деревянных стен, розово-серой дорожной пыли и истёртых до жара жирно-чёрных скутерных покрышек невероятным образом смешан был с тонким ароматом иланг-иланга, рододендрона и гвоздичного дерева.

«Перед смертью не надышишься…»

Искандеров, вспомнив поговорку, усмехнулся.

«Чепуха. Кто придумал это — сам не дышал перед смертью. По крайней мере, перед такой… Добровольной. Спокойной. Или той, которую хочешь сделать спокойной. Тогда не думаешь: вздохом ли больше или меньше. Не считаешь порции воздуха. Вот только появляются почему-то новые запахи. Те, которых раньше не замечал. А ещё краски мира становятся немного ярче…»

Треск и гулкие хлопки.

Моторикша, притормозив транспорт свой напротив его окна, не глуша двигатель, покинул место своё и подошёл к ограде.

— Эй, мистер! — робко и неуверенно выкрикнул он.

И пару раз приложил пальцы к губам.

— Сигарет!

— Ноу, — грустно ответил ему Искандеров. — Поздно, брат, обратился. Бросил я уже, и давно.

Подумал, что, наверное, можно было бы кинуть рикше купюру (завалялась сотенная в кармане), но потом решил, что до ограду денежка не долетит. Ветер отнесёт.

— Извини!

Рикша поправил повязку на голове. Пробурчал что-то себе под нос. Посмотрел под ноги и, быстро нагнувшись, выхватил из травы окурок.

Запел радостно:

— Гут-т-та!

И, сунув находку за ухо, вскочил в седло и на мотоповозке своей с радостным пением помчался прочь.

— Немного ему для счастья надо, — сказал Искандеров.

И закрыл окно.

— Я вот тоже пытался быть счастливым. Не таким уж, конечно, совсем простым и негигиеничным способом. Не хватался за всё подряд и с земли не подбирал… Но… Шёл поперёк себя. Пытался. Честно слово!

Он подмигнул бутылке.