Лень

Н. Г. Медведева ЛЕНЬ

Они стали любовниками, оттого что им обоим нечего было делать. И именно в тот день, из-за ее смертельного желания опохмелиться после очередной никчемной вечеринки, закончившейся пьянкой в ресторане. Представить же себя залезающей в автомобиль, едущей в «Севен-илевен» — наиболее ограбляемый двадцатичасовой мини-магазин — за пивом, не хватило силы. Тем более похмельной. Лос-Анджелес, как периной, был накрыт смогом и жарой. Она согласилась на его предложение сходить на ленч. Главное, что машиной должен был править он.

Они дружили семьями уже год. Виктор и его жена Алла — он, как и большинство мужчин, выехавших из СССР в сознательном возрасте, женат был на соотечественнице. Она, «Верок», как он будет называть ее, и ее муж саша с маленькой буквы. Потому что на его месте мог быть какой угодно другой саша. Ей в голову никогда не приходило, что с Виктором у нее будут какие-то отношения, кроме встреч для застолий у него или у них дома, часто заканчивающихся все в том же русском ресторане. То есть и Виктор тоже ничем особенным не отличался и тоже мог бы быть с маленькой буквы. Что только лишний раз подчеркивает ее неразборчивость, лень и послушание течению. Виктор приходил в ресторан и когда Вера пела там. Обычно стоял у стойки бара, пил коньяк и нервно покусывал губы, глядя на сцену.

Они сидели в слабо освещенном, прохладном зале «Хамбургер-Омлет» на Беверли-драйв, в Беверли-Хиллз. В то время как его жена работала в какой-то компании инженером, а ее муж был владельцем автомастерской. Виктор с аппетитом уминал двойной бургер с грибами — коронное блюдо «Омлета», она — третий Хайнекен. У Витьки блестели губы. «Губки бантиком, а глазки два огня…» —пропелась у нее в голове блатная песенка времен нэпа… У Витьки был дамский рот. Будто подкрашенный химической помадой. Как у девушек на открытках довоенного времени, с голубками по углам и надписями золотом, вроде: «Лучше вспомнить и посмотреть, чем посмотреть и вспомнить». И руки у него были дамские — купеческо-боярские, пухлые, с острыми аккуратными ногтями.

Ее будущий любовник посигналил официанту пальцем и им же покрутил над столом, имея в виду счет. Он всегда объяснялся жестами с обслуживающим персоналом. Или говорил ей: «Слушай, скажи ему… попроси его… пусть он принесет…» Он отказывался говорить по-английски, хотя жил в Штатах шесть лет. Из-за презрения к Штатам.

Как только они вышли из «прохладного» ресторана, одежда сразу прилипла к их спинам. Застывшая жара Лос-Анджелеса будто затаилась. Цифры термометра на высотном здании тоже застыли на ста четырех градусах по Фаренгейту. Немногие прохожие, казалось, не шли, а плыли, будто не выходили из автомобилей, а медленно из них выпадали. Они тоже «поплыли» вверх по Беверли-драйв, к машине Виктора.

В этой части улицы — между Вилшир- и Олимпик-бульварами — размещалось много ювелирных магазинов. Не таких шикарных, как на Родео-драйв, и к тому же будто конспирирующихся. Витька задержался у одной из витрин.

— Я сюда вещь сдал… А, вот она… Еще не продалась. — Он показал на портсигар голубой эмали, с двуглавым орлом посередине из россыпи бриллиантов, и добавил: — Фаберже.

— Знаю я твои фаберже. Они в Бруклине изготавливаются, — засмеялась Вера.

Витька зарабатывал, продавая поддельные предметы русской старины. За что и заработал уже — условно, правда, — два года.

Третья волна эмиграции из СССР — впрочем, о любой эмиграции можно сказать то же самое — обогатила Америку не только танцорами и музыкантами, владельцами прачечных, колбасных лавок или такси. Золотых дел мастера родом из Киева и Одессы прославляли русского мужика, подковавшего блоху. За тайными дверьми мастерских «Ремонт ювелирных изделий» отливались, паялись подделки высшего качества, фигурирующие в каталогах «Сотбис», «Кристи».

С другой стороны витрины появилось носатое лицо хозяина магазина, улыбающегося, кивающего Виктору.

— Пошли. Ну его на хуй. Он почему-то думает, что я говорю по-польски.

— Грабануть бы одну из этих лавочек… Хотя я уверена, что ты, Витек, все их уже посетил. Следовательно, награбленное можно будет только переплавить и продавать как лом.

Витька дернул углом рта. Улыбнулся, как нашкодивший пацан. Он всегда так будет улыбаться.

— Ограбишь их, пожалуй. Тут такие системы сигнализации… И потом, валить надо сразу куда-то. Куда?

Они сели в новый — «Турбо-дизель 350» — «мерседес» Витьки. В ноздри ударил горячий воздух с запахом горящей резины от включенного кондиционера.

— Да, я забыла, что тебе нельзя выезжать из страны. — Его два года условно еще не прошли. — А можно было бы махнуть в Буэнос-Айрес. Поселиться там в итальянском квартале Бока. И среди разукрашенных домов, рождественских декораций, которые оставляют круглый год, танцевать под бандонеон танго. Там-тарам!

Витька засмеялся, она тоже. Танго и Виктор исключали друг друга.

Они остановились на перекрестке, на красный свет, и, не глядя на Веру, Витька положил руку ей на колено.

— Слушай, поедем куда-нибудь поближе. Отдохнем. В отель.

— У тебя наверняка уже и номер зарезервирован.