Лена и ее любовь

Лил дождь. Для начала три больших пива. Потом поездка в такси на дискотеку в соседнем поселке, два танца быстрых, один медленный, дважды по такому набору среди девочек в белых блузочках и парней с плоскими затылками. Хотелось танцевать, он придерживал ее за талию и прижимал к себе, она чуть изогнулась и опустила руки, ничего не говорила до тех пор, пока они, в такси, не обменялись несколькими словами, по видимости пустыми, по сути интимными. Вышли у вокзала, где ее гостиница, и поплелись через пешеходный мостик, высоко над рельсами, над вагонами коричневыми — те спали, над вагонами синими — те бодрствовали, над фонарями на пустых платформах. Перила мостика почти на высоте их плеч, а в будке среди доброй дюжины цветочных горшков спит дежурный у своего пульта. Кулак на кулак, уперся усталым лбом. Впереди во тьме деревня Бжезинка.

— Вон там ты поселился?

— Да.

— Как деревня называется?

— Бжезинка.

— По-немецки Биркенау. Ты живешь в Биркенау?

— Да, у одного знакомого. Я на пару дней.

Держась друг от друга на расстоянии, шли мимо маленькой фабрики. Пахло свежевыстиранным бельем. В домике горел желтый свет, но стул сторожа пустовал.

— Нам нужна зажигалка.

— Да.

— Тебе нужна подружка.

— Да.

Сделав шаг в сторону, чтобы увеличить расстояние между ними, она смотрела в ночь.

— Все женщины, какие мне попадались кроме тебя, настроены платонически. Или у них болит спина, — с удовольствием поведал Адриан.

Снял свитер, завязал узлом на бедрах. Она прислонилась к ограде.

— Иди сюда, — сказала и, легко оттолкнувшись от ограды, повторила: — Иди сюда, — и шагнула к нему. Заплутала в его лице, губами попала не в щеку, а в угол рта. Вот недоразумение. Он держал ее крепко, грубовато, по-юношески. Но ей понравились и быстрый натиск, и страх ее потерять.

— Ты завтра уезжаешь?

— Да, завтра.

— Тогда я хочу… — говорил и говорил дальше, она не слушала.

Два тела, не успевших заранее сговориться, повело друг к другу. И тут в ночи на мостике показался человек. Шел прямо к ним. Адриан бросил смятую сигарету, достал новую.

— Дадите прикурить? — обратился он к прохожему по-польски. Лена тихонько повторила эти слова, чтобы заговорить на чужом языке. Прохожий произнес что-то вроде «увы, нет» — Лена повторила и это. Отвечая, пожал плечами и расправил их только тогда, когда шагов через двадцать стал сворачивать за угол.

— Что он сказал?

— Что не курит. Ладно, пошли назад.

— Пошли.

— Там уж прикурим у кого-нибудь.

Вернулись через мостик, возле «шкоды» обнаружили таксиста с серебряной зажигалкой. И вот она решила показать Адриану тот коридор. Раньше об этом и не думала, а тут рассудила: «Раз уж мне грустно, так все и будет хорошо». Он тянул ее по лестнице вверх до первого окошка, где в немецких многоквартирных домах обычно стоят цветы. Но в этом доме теперь ведь никто не жил. И только коридор мог бы поведать на одну историю больше.

— Я здесь один раз уже была.

— Неправда.

— Была, — настаивала она, слыша внизу шаги в мягких туфлях, шаги, стремившиеся через потайной коридор к той части пространства, которую Людвиг называет именем Лена.

— Была, — повторила она. — Я была здесь сегодня днем.

Наверное, Лена просто боялась вернуться сюда ночью. Всю жизнь она боялась коридоров и не могла найти объяснение этому страху. Не потому ли она взяла с собой Адриана? Главное, он здесь. На свой нехитрый лад и близко от нее. Вот так-то.

Адриан устроился на выступе стены под окном. И целовал ее пупок, чтобы расцеловать те мгновенья, когда остро хотел женщину. Ее пупок тут вовсе ни при чем. Она закрыла глаза, и свершилось то, что свершалось всегда, если прикосновение ее волновало. Возникали образы прошлого, и ничем не связанные с происходящим ныне. Покрепче зажмурила глаза, чтобы снова зацвели магнолии перед старой киношкой. «Красивый пейзаж», — подумалось ей.

— Повернись. И наклонись, — это сказал Адриан, не Людвиг.

— Тут? Не буду! — но позволила притиснуть себя к перилам. Ему двадцать четыре, Дальман жил здесь пятьдесят шесть лет назад, она живет на свете вот уже тридцать девять. У входа горел свет, бросая вверх слабый отблеск. Но пространство вокруг, казалось ей, черным-черно. Хотела сказать, мол, мы тут не одни. Да только Адриан в том состоянии, когда мужчина и на смерть пойдет очертя голову. Представила, как оно будет после. Вот бы, закрыв глаза, подумать про это в гостиничном номере, но не всерьез, вот бы лежать, встречая согласием последние картинки перед сном, все вообще встречая согласием под защитой шершавого и жесткого гостиничного белья, под защитой немытого окна на сторону вокзала и гардин цвета бычьей крови, с упорством вцепившихся в угол, чтоб только не закрываться, вот бы согласиться и с тем блондином за спиной, с его опрятным запахом севера или душ-геля, доселе ей не известного. Повернула в сторону голову, будто в гостиничной койке, на подушке с белой наволочкой — тонкой, но ветхой. Крепко держалась руками за перила и смотрела вниз. Развела руки шире.

Ведь перила-то деревянные.