Лена и ее любовь

На холодном чердаке Марлис и Юлиус доверили свою тайну листку, нарочно вырванному из альбома для стихов. «Мы теперь муж и жена, причем это по правде». Внизу оба поставили имя и дату рождения. В школу они ходили вместе. Когда шел дождь, то под одним зонтом. Он тащил ее сумку. «Вперед, марш, марш», — распевали они, четко вышагивая и всегда торопясь. Когда они перешли в выпускной класс, директор вызвал Марлис к себе в кабинет. Юлиус, увязавшись следом, остался ждать за дверью. В кабинете Марлис закатилась смехом, да так, что Юлиус решил: свели с ума. Защекотали до смерти. После она появилась, откинула назад новые свои косички.

— Ну, что?

— Потом расскажу.

Прошла мимо и отныне стала укрываться зонтом в одиночку.

«Марлис, ты дружишь с Дальманом? С ним встречаешься?» — спросил директор.

«С ним? С ним встречаюсь? — Она истерически расхохоталась. — Да нет, конечно. Он же чокнутый».

Стоя под дверью, Юлиус не разобрал предательских слов. Узнав о них позже, когда Марлис как-то вечером напилась и решила рассказать в компании что-нибудь веселое, он тоже расхохотался. И тоже до истерики. Перед всем честным народом.

Вскоре после войны в замок на воде переехали муниципальные учреждения, а деревянные перила мостика заменили железными. Зайка донашивала красную юбку Марлис, и однажды Юлиус тайком примерил ее в спальне перед зеркальной дверцей шкафа. Кивал и любовался своими стройными ногами. Жаль, никто его не видит.

Прошло два года.

Марлис встала за прилавок в магазине фарфора, а Юлиус с его способностями к счету поступил в городское управление финансов. Всю жизнь он представлял себе мир только в цифрах, и вообще-то благодаря математическому таланту должен был дойти до гимназии, но тогда времена были другие. Работая в управлении, он овладел искусством синхронного перевода цифр в факты для городского совета. Проходили годы, а он все сидел в ратуше во главе длинного стола, всегда по понедельникам, всегда рядом с самим бургомистром. Бургомистры сменялись, и справа от двери сменялись черно-белые фотопортреты: Аденауэр, Кизингер, Эрхард. Потом Брандт, Шмидт, Коль — цветные, но в старой рамке, чтобы не открылся след на стене. Этот светлый след, считал Дальман, напоминал бы о портрете предшественника. Дальман наизусть помнил все цифры бюджета и умел их наглядно представить в будущем реальном воплощении. Настаивал на том, что города, разрушенные без всяких войн, как и дома, снесенные по легкомыслию, восстановить невозможно. Что старые счета однажды становятся новыми и что из долгов неизбежно вырастает долг. И что долг — единственная сила, способная повернуть историю вспять. Это он где-то вычитал. С Марлис он не мог поделиться всем, что волновало. Однако по вечерам заходил за ней в магазин. Она снова пряталась под его зонтом, но только в дождь. Часто он наблюдал, как она, задом к улице и сняв туфли, на коленях ползает между сервизами и вазами за витринным стеклом. По пятницам Марлис меняла оформление. Она нигде этому не училась, но делала это очень здорово. И как раз в пятницу, когда Юлиус Дальман замер в ожидании, отделенный от нее одним только стеклом, Марлис влюбилась в другого.

Магазин скоро закрывался. Она в витрине. Дальман стоит рядом, тот третий, сидит. На низкой кирпичной стеночке. Между ней и витриной — улица. Тут он и Марлис, там — чужой. Бойскаут. Марлис, держа в руке сервизную чашку «Грация-2000», смотрит мимо Дальмана на другую сторону улицы. Там, на кирпичной стеночке — спортивный и светловолосый.

«Он, точно он», — подумала Марлис.

«“Он, точно он”, — вот что она думает», — прочитал Дальман на узком ее лбу.

Трамвай на миг закрыл обзор, и за этот миг она успела с чашкой в руке принять целый ряд твердых решений. Остричь волосы по моде, захомутать того парня напротив, на обручение получить в подарок «Грацию-2000» из двенадцати предметов, с этим приданым вступить в брак, завести двоих детей, снять четырехкомнатную квартиру с балконом и никогда больше не работать. «Именно, никогда больше не работать, иначе зачем вообще выходить замуж?» — частенько повторяла она потом, в том числе и Дальману. Дальман видел ее улыбочку над чашкой. А на него взглянула с лицом жестким, как кулак перед ударом. Парень напротив, на кирпичной стенке, — инструктор, и семеро младших скаутов внимают ему и не сводят с него глаз. Как Марлис из своей витрины. Велосипеды прислонились к стенке, все черные и все без фонарей. Один мальчишка время от времени берет аккорд на гитаре. Приди в мои объятья…

И блондин пришел. Через пять лет Дальман стал свидетелем на свадьбе. Сам с тех пор навсегда остался один. И каждое второе мая являлся на годовщину.

«Этот Дальман», — называл его муж Марлис.

Шли годы. Второе мая всегда отмечали. Потом вместе с ребенком, который играл на пианино.

— Кто умеет на пианино, тот имеет успех у женщин, — объясняла Марлис.

Ребенок оказался, увы, бесталанным и к тому же девочкой, названной ими Магдалена.

— Что за имя такое, — недоумевал Дальман, глядя как Марлис распаковывает подарок на десятую годовщину.