Лена и ее любовь

В любви два пути. Она выбирает: или защитить его, или уничтожить. Вновь лепечет слова Августина, известные ей только потому, что ей знаком Людвиг: Поздно я тебя полюбил. Поздно я тебя узнал, и проезжает мимо ржавой бензоколонки, и видит две вертикальных морщинки между Людвиговых бровей, и что женщина с тонкой талией движется на нее с открытым забралом. Машина и мотоцикл мчатся навстречу друг другу, будто справа и слева от этой дикой дороги нет съезда, нет места, нет мира, будто за обочиной крутой обрыв к морю. Люби — и делай что хочешь, — вторит она Августину. В последнее мгновенье Людвиг оставляет талию другой женщины, рывком мотоцикл вправо, мимо ее машины. Мимо. Переворот, скольжение, громкий предсмертный хрип? Ни мрака, ни холода, ни раскаянья, ни надежды. Не обернулась и в зеркало не посмотрела. Машина прокатилась чуть-чуть вперед и встала. Выходит. Сделано. Исполнилось. Теперь надо оглядеться в этом мире. О чем она сейчас думает? Лишь легкий ветерок веет, касаясь лица, как мелкий дождик, и конец дня предстает радостным и светлым.

Человек большой и человек маленький лежат метрах в десяти от мотоцикла. Она идет. Шлем у женщины все еще на голове, издалека видно. Лежат, как чайная ложка ложится в столовую, у каменного столбика бензоколонки. Женщина по-прежнему у него на коленях, только перевернувшись на бок. В последнюю секунду он, видно, успел снова обнять ее талию. Лена подходит ближе, совсем близко. Двое зверюшек, выставленных на обозрение, лица бледные и нежные, как стопа снизу. Мотоцикл валяется отдельно. «БМВ К 75 s». Нацистская машина, так всегда говорил Дальман. Людвиг и женщина не менее десяти метров проехали по асфальту в этой позе, как влюбленная пара во сне. Но они не спят. И не истекают кровью. И не дышат. И ничего не болит, а ему еще повезло, потому что маленькая женщина на коленях сыграла роль безопасной подушки. Лена разглядывает Людвига. Красивый мужчина. Молодой, все впереди, и легкий ветерок веет. Грудь у нее болит, но не слева, а справа. Это не сердце, это легкое покалывание, как при кормлении младенца, — так она думает. Другую половину его лица, что на земле, она не видит. Наклонилась и нежно коснулась другой щеки рукой. Ладонь в краске.

«Так, ошибка! — пронеслось в мыслях. — Вот же, кровь».

Будто молнией тело пронзает дрожь, какая бывает во сне и какая заставляет спящих со всей силы стукнуть по матрацу. Падает, падает навзничь посреди дороги, усыпанной щебенкой. Где-то у Лас-Вегаса с тупой болью в левом виске.

— Камушки мелкие, — бормочет и просыпается в машине рядом с Беатой. Головой с задней спинки сиденья соскользнула на ее плечо, на худое ее и острое девичье плечико. — Что, приехали?

«Марктхалле» в предутреннем сером сне напоминает уединенную деревушку под снегом. Стулья по четыре штуки прикованы к столикам, под деревьями контейнер для строительного мусора. Надпись виднеется только очертаниями букв, пустых, без подсветки. Ласковый воздух и странная тишина — вот что ее окружило, как только захлопнулась дверца машины. И ни следа человека, способного напомнить, что она не одна в этом мире.

— Только недолго! — кричит ей вслед Дальман, опустив боковое стекло. — Мы все устали.

«Ах, да пусть бы они забрали машину и ехали дальше», — мелькнуло в мыслях.

«БМВ» черного цвета у дома напротив «Марктхалле». На улице ни детей, ни женщин. Пивная пуста, зал с длинной стойкой отгорожен веревкой, на ней табличка: «Уважаемые посетители! Внизу открыт клуб». Подошвы щекочет музыка, для которой они уже слишком стары, и она, и Людвиг, — правда, дело происходит в Берлине.

И вот он поворачивается от стойки, а глаза его смотрят по-разному. Один лучится печалью, другой мертв. Гасит сигарету, сунув в пустую пачку и откидывает голову. Есть в этом движении отрешенность умирающего зверя.

— Знаешь, что едва не произошло со мной? — говорит Людвиг.

Judith Kuckart

Юдит Куккарт (р. 1959) — прозаик и режиссер, автор нескольких романов, пьес и сборника рассказов. Награждена многими престижными премиями, как в Германии, так и за ее пределами.

Lenas Liebe

«Сколько у нас времени? — вот что хотела она спросить у любви. Сколько времени? — задала вопрос циферблату…

С самого августа из времени они выпали и попали в прекрасное место. Называлось оно так: настоящее…

И это вовсе не та реальность, которую они делят со всеми другими людьми на свете. Это просто жизнь.

Их жизнь, собственная. Почему же надо посреди жизни обязательно смотреть на часы?»

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.