Я сделала шаг назад, пытаясь прервать наше неловкое, но восхитительное взаимодействие. Я знала, что он точно видит все мои чувства — меня выдавали зарумянившиеся щеки.
Его улыбка стала еще шире — он явно был доволен произведенным эффектом.
Он сделал шаг ко мне, а я — два шага назад.
— Счастливого Рождества, Шей, — прошептал он, залезая в карман и вытаскивая банановую Лаффи Таффи.
Я фыркнула и выхватила конфету из его рук.
— Конечно, Лэндон. С Рождеством.
Я поспешила обратно на кухню, чтобы помочь Элеоноре готовить еду. Она приподняла бровь:
— Ты в порядке?
— Да, да. Все замечательно, — проворчала я, думая о странном поведении Лэндона. — А вообще-то ничего не замечательно. Знаешь, кого я ненавижу больше всего на свете?
— Кого?
— Лэндона Харрисона.
Она рассмеялась, словно не верила моим словам — вообще-то в них и правда было трудно поверить, — но я не могла справиться с переполнившей меня тревогой и продолжила говорить:
— Ты можешь себе представить? Когда мы встретились сегодня, он имел наглость сказать мне «счастливого Рождества». Разве такие придурки вообще существуют? — выпалила я.
Под словом «придурок» я имела в виду, что люблю его.
Она рассмеялась:
— Как грубо.
— Точно! Как будто он пытается играть со мной в какие-то интеллектуальные игры.
— Или он просто хотел поздравить тебя с Рождеством.
Я едва не задыхалась. Может быть, я и правда перебарщивала.
Я думала так до того момента, пока Лэндон не сунул голову на кухню.
— Нужна помощь, дамы? — спросил он.
— Ты готовишь? — вопросом на вопрос ответила я.
— Да, иногда.
— Верится с трудом.
— Если ты дашь мне несколько минут, я уверен, что смогу обеспечить тебе отличную колбасу.
Он мне подмигнул.
Мой желудок скрутило. Это было так нетипично для Лэндона, и я совершенно не понимала, что происходит. Честно говоря, сейчас он напоминал мне старого Лэндона, которого я так ненавидела.
— Ты отвратителен, — заорала я, чертовски сбитая с толку поведением этого человека.
Это был не тот человек, которого я любила. Ни на один процент.
— Как хочешь, а ведь это могло быть лучшее мясо в твоей жизни. И, если мне не изменяет память, а она мне не изменяет, ты уже говорила, как сильно любишь мою колбасу.
— Заткнись, Лэндон, — прошипела я, вспыхнув до корней волос. — Ты такой идиот.
— Я в курсе.
— Пошел ты к черту, Лэндон, — выдохнула я, взволнованная и смущенная.
Остаток утра сопровождался грубыми замечаниями и странными взглядами Лэндона, из-за которых я чувствовала себя до ужаса неловко. Мне казалось, что я попала в какую-то альтернативную реальность и не могу из нее выбраться.
Когда пришло время завтрака, Элеонора попросила меня позвать всех за стол.
— Ребята в кабинете Грея. Просто загляни к ним и позови их в гостиную.
Я согласилась и поспешила к нужной комнате. Оказавшись у двери, я остановилась, услышав их голоса.
— Я легко смог бы заставить Шей снова в меня влюбиться, если бы захотел. Но у меня есть дела поважнее, — заметил Лэндон, ударяя мне ножом в самое сердце.
— Сомневаюсь, чувак. Бьюсь об заклад, ты не сможешь. Она давно к тебе остыла, — возразил Хэнк.
— Согласен с Хэнком, — вторил ему Грейсон. — Она к тебе не вернется.
— Давайте поспорим, — предложил Лэндон. — Две тысячи долларов на то, что я смогу заставить Шей влюбиться в меня за три месяца.
— Воу, воу. Не все здесь владельцы прибыльного бизнеса или известные актеры. Некоторые из нас бедняки. Ставлю пятьдесят баксов. Не больше, — ответил Хэнк.
Я была вне себя от ярости. Они спорили на меня так, словно мы вернулись во времена старшей школы. Я ни за что не собиралась в этом участвовать.
Я ворвалась в комнату, готовая атаковать парней за их идиотское поведение, но остановилась, увидев разбросанные по полу листы бумаги. Страницы свисали с потолка, покрывали пол и книжные полки. Сотни и сотни листов бумаги по всей комнате.
Я посмотрела на троих парней, которые старательно прятали улыбки.
— Что происходит? — спросила я, глядя на их нахальные лица.
— Я думаю, Лэндон сам тебе все расскажет, — сказал Грейсон, и они с Хэнком поспешили выйти из комнаты и закрыли за собой дверь.
Мое сердце находилось в секундах от того, чтобы выпрыгнуть из груди.
— Что это?
— Это мы, — ответил он, засовывая руки в карманы. — Вернее, это мои разговоры с тобой. Тут больше трех тысяч листов бумаги. Три тысячи писем, которые я написал тебе. Три тысячи страниц моей любви.
Я подняла с пола лист бумаги, не до конца понимая, о чем он говорит. С каждой прочитанной строчкой на мои глаза наворачивались слезы.