Лениград - 43

Много позже и Смоленцев, и Логачев, мне пеняли — что приемы сочиняются не просто так. Тенкай вместо шага — и противник имел бы шанс после, когда ему крутишь кисть, коротко дослать клинок вперед, ткнуть острием бы хватило. А что сработала в «уро» а на «омотэ», уход за его спину с линии атаки, а не самой отбрасывать его руку влево, это правильно, когда он заметно крупнее и тяжелее, ну если только совсем на опережении, самое начало атаки поймать. Ну а дальше — мы на тренировке отрабатывали, его руку обернуть и провести подмышкой, и переход на конвоирование, вставай и иди куда прикажут, но я ему уже руку свернула напрочь.

Удерживая его левой, правой достаю пистолет. Жутко неудобно, и холодно, ветер насквозь продувает, расстегнутое пальто забрасывает выше головы. Делаю шаг назад, дважды стреляю в воздух — может, услышат? Если нет, тогда придется этого, как очнется, самой вести. Ой, холодно как!

Услышали. Двое бегут, от завода. Окликают, я отвечаю, меня узнают — ребята из полка НКВД. Быстро объясняю им, что случилось, показываю заточку, они нагибаются над этой тварью, хотят вздернуть на ноги, но прежде я с размаху бью того ботинком в лицо. Он хрипит что-то — легко бить лежащего, сука?

— Это тебе за то, что зонтик потеряла — отвечаю — будет тебе сейчас хуже, чем в гестапо. А мне о тебя руки марать противно!

Теодор Троль. Или пан Троль, как он сам себя предпочитал называть. Или т. Троль, как он расписывался, отчего-то так, с маленькой буквы. Мелкий гаденыш, на столь же мелкой должности в минской управе, очень любящий порассуждать о диких русских и культурной Европе, по его словам, русские непригодны даже в рабы, из-за своей лени и тупости. Весь какой-то склизкий, скользкий, угодливый до отвращения, особенно перед немецкими господами.

Именно поэтому, как выяснилось, он и был здесь расконвоирован. Попался нашим в Белоруссии (сбежать не успел), но ни в чем серьезном не был уличен, срок получил мизерный, всего пять лет на стройках народного хозяйства, здесь из кожи вон лез в лояльности перед администрацией, выпячивая свою образованность, отчего и получил место учетчика в рабочей бригаде. Стоп, это все равно должность подконвойная, как он за воротами и вне казармы оказался? Так он был, как говорят, «подай-принеси», всякие поручения у начальства исполнял. Нарушение внутреннего распорядка?!

Да, устроил же дядя Саша всем кому надо веселую ночь! Вот как у него получается — не кричит, даже голос не повышает, а страшно! Несколько человек должностей лишились, а кого-то даже арестовали «до выяснения» — оказалось, пан Троль не один такой был, и выходит, явные враги имели возможность свободно перемещаться по секретному объекту, и собирать шпионскую информацию, и передавать ее вовне, и конечно же, вредить? А отчего, собственно, этот Троль проходил по уголовной статье, если он предатель? И кто это решил, что уголовным — меньший надзор и большая свобода, уже полгода как отменены «классово близкие», или кто-то не в курсе про новый Кодекс?

Зам дяди Саши, Воронов, тоже тут. И я тихо, в углу сижу, за секретаршу — учусь, как дядя Саша сказал. Ну а пана Троля в это время допрашивают, сам он решился, или по чьему-то наущению — и спрашивают жестоко, закон о «особых методах воздействия» к таким как он никто не отменял! Воронов после доложил, что как следователи ни старались, следов заговора не выявили. А зная пана Троля, ни за что не поверю, что он стал бы вести себя, как партизан в гестапо, не выдав никого. Вот отомстить по-подлому, незаметно — на него было очень похоже. Мелкий гаденыш — но убить ведь мог вполне! Если бы не тренировка…

— Ну а этому, вышак? — спрашивает дяд Саша — по закону, нападение на сотрудника НКВД, в военное время.

Я мстительно усмехаюсь.

— Не надо, дядь Саш! Можно его «мешком» сделать — пусть советской науке послужит?

«Мешками» товарищ Сирый, а с его подачи и наши атомщики отчего-то называли подопытных медицинского отряда «арсенала два». Что это такое, знали лишь посвященные — но ходили слухи, что это страшнее и Норильлага и даже «вышки».

Из протокола, подшитого к делу.

Да, пан следователь, знаю я этого человека. Отчего не знать, если наш городок, как большая деревня, все на виду? А с этим гавнюком мы считай, в соседних дворах росли. Все его так и звали — за то, что когда его бить хотели, он начинал, вы не поверите, дерьмом швыряться, и откуда он брал его, в карманах что ли таскал? За что бить — так он трусоват был, вороват, и всегда по-подлому норовил, а после ржал в лицо — обманули дурака, ну а я умнее!