Ленин

За ними выходят Троцкий, Дзержинский, Федоренко, Халайнен и веселый, потирающий руки маленький профессор с бутылкой, полной парализующих бактерий…

Они остановились и хором, громко, пронзительно и со скрипом прокричали:

— Да здравствует революция! Да здравствует диктатура пролетариата! Да здравствует наш вождь — Владимир Ленин! Урр-ра-а-а!

Кто-то лучезарный встал между ним и товарищами.

Золотистые волосы, опадающие на плечи, блестят в лучах солнца, светлая борода ниспадает на белое одеяние, поднятая рука указывает на небо. Строго звучит тихий голос:

— Взаправду говорю вам, что учиненное во имя любви будет взвешено, осуждено и прощено на весах не нашей справедливости!

Ленин собирает силы, опирается на локоть и бормочет:

— Во имя любви, Хри…

Глаза лучезарной фигуры извергают молнию, которая ослепляет и поражает.

Ленин падает и хрипит, уже ничего не видя, не слыша, чувствуя только, что скатывается все быстрее и стремительнее; его окружает мрак и поглощает остатки мыслей, отголоски чувств…

Час спустя над Кремлем, рядом с красным знаменем, развевалось черное… — символ смерти.

Кровавая, огненная дуга погасла, а смертоносная глыба неизвестной кометы утонула в темной, бездонной, безбрежной бездне.

Глава XXXVI

На Красной площади напротив храма Василия Блаженного, утыканного круглыми куполами, поблескивающего разноцветной эмалью стен, сочетающего в себе византийскую пышность и варварскую самоуверенность, возник другой.

Деревянный, одноцветный, геометрически примитивный, темный, почти черный. Четко очерченные плоскости, тяжелые, монотонные, без полета творческого воображения, глыбы.

Так тысячи лет назад строили стонущие рабы в Ниневии и Вавилоне, так воздвигали святыню Соломона и дворцы властителей Египта. Тяжело и зловеще, так как среди воздвигаемых стен располагались ужасные божества с Тигра, Евфрата, из земли Ханаана и Кет или равные суровым богам короли четырех сторон света, потомки Ассура, Бела, Ра — уничтожающего солнца.

На фронтоне виднеется только одно слово — «Ленин».

Здесь положили забальзамированные останки диктатора пролетариата.

Ленин покоится в стеклянном гробу, в военной рубашке, со звездой ордена Красного знамени на груди.

Желтая, пергаментная кожа еще больше подчеркивает монгольские черты лица; зажатая правая рука, неуступчивая и всегда готовая нанести удар, не обмякла перед обличьем смерти и осталась подобной молоту кузнеца-разрушителя.

Могло показаться, что из сердца Азии гробницу грозного Тамерлана перенесли сюда, в Москву, в которой столетиями царствовали потомки монгола Чингисхана, наполовину татарские московские князья, и наконец в XX столетии — наполовину монгол, возвращавшийся мыслью в безмерные азиатские степи, дикие горные ущелья с гнездившимися в них ордами, которым знакомо было только разрушение.

Длинная, от берега реки, змейка людей тянулась к мавзолею Ленина.

Люди входят в темную пасть открытых, прямоугольных дверей, смотрят на стоящих неподвижно, словно статуи, часовых; идут в красноватом полумраке, сменяются, голова за головой, перед стеклянным гробом, подгоняемые строгими окриками:

— Не останавливаться! Проходить!

Солдаты, уличная толпа, приезжие крестьяне, делегаты из далеких провинций.

Тысячи глаз скользят по пергаментному лицу и сжатой в кулак ладони, высматривают что-то под крепко сомкнутыми веками вождя, оставляют невидимые следы своих мыслей в тени его глаз, на выпуклой лысой голове, в морщинах губ.

Молчаливый, сосредоточенный, встревоженный поток людей проплывает, движется подобно нескончаемому ряду муравьев, кочующих в поисках новых путей существования.

Другие охраняемые двумя солдатами прямоугольные двери, выбрасывают посетителей святыни нового пророка на Красную площадь, на которую смотрит в напряжении и неподвижности куполов красочное, удивительное творение Ивана Грозного.

Поток разбивается на мелкие ручейки, струйки и впитывается в коридоры улиц, еще серьезный, взволнованный, задумчивый.

Когда людей охватит вонь грязных улочек, когда им напомнит о себе выглядывающая отовсюду нищета, когда до них донесется со двора «чека» стрекот пулемета, убивающего крестьян и рабочих, исчезнет сосредоточенность, улетучится волнение, и задумчивость спрячется в тайниках души.

Крестьянка тянет за рукав мужа и шепчет ему:

— Люди говорят, что Ленин гниет и что врачи его починяют и красят!

Мужик долго смотрит на жену и сквозь зубы отвечает:

— Пускай гниет, из-за него вся Россия прогнила…

— Ох! — вздыхает женщина.

— Ни один царь не имел такой гробницы! — вскрикивает с гордостью проходящий мимо, одетый в черную рубаху, рабочий. — Похоронили мы Ильича с почетом! Он умер и не умер, потому что каждый может на него посмотреть. Лежит как живой… Кажется, просто уснул уставший!

Слушающий его другой рабочий кивает головой и отвечает тихим, грустным голосом:

— Плохо, что мавзолей построили из дерева… Может сгореть…

Поблизости от храма остановилась группа людей, только что посетившая мавзолей.

Они остановились и долго в молчании смотрели на очертания прямоугольного, темного здания и белеющую на нем надпись «Ленин».