Ленин. 1917-08

– Не извольте беспокоиться, Пётр Петрович. Есть в дворницкой старое покрывало. Большое. Накроем – ничего видно не будет.

– Отлично, товарищ Кузьма. Давай, неси, накрывай.

Пётр подозвал Егора с Сергеем, велел им сидеть в дворницкой, смотреть за трупом, но себя не обнаруживать, пока кто-нибудь не снимет покрывало и не начнёт на трупе или около что-нибудь искать. После чего подозвал Николая и Тимошу и долго им что-то втолковывал.

Наконец, они направились в квартиру. Кузьма яростно шаркал метлой, время от времени бросая взгляд на накрытое мёртвое тело. Встретившись глазами с Петром, он успокоительно кивнул – мол, не извольте беспокоиться, Пётр Петрович.

Дверь открыл нестарый ещё мужчина серьёзного вида в белой рубашке, жилетке и тщательно выглаженные брюках, аккуратно подстриженный и причёсанный. "Пантелеймон", – сообразил Пётр, достал свой мандат и тут же с порога заявил:

– Доброе утро. Дознаватель при Петроградском Совете Пётр Мартынов. Могу я видеть хозяев?

– Хозяина нету дома, – серьёзно и вместе с тем почтительно ответил Пантелеймон, – а хозяйка со вчерашнего не выходила. Вчера как вернулась, так прошла к себе – и мы её больше не видели. Вон, даже сумочку забыла на комоде. Взволновавшись пришла. Позвать?

– Да уж, будьте так любезны. Мы пока в гостиной обождём. Эти со мной, – сообщил Пётр, входя в гостиную в сопровождении четвёрки матросов.

Пантелеймон кивнул и направился по коридору вглубь квартиры. Оттуда послышался стук в дверь и вопросы Пантелеймона, на которые отвечало грудное женское контральто.

Из боковой двери в гостиную выглянула просто, но опрятно одетая женщина лет сорока в белом кружевном фартуке. Увидев незнакомых, она повернулась, видимо, собираясь выйти назад.

Пётр не стал ей препятствовать. Тут же кивнув заговорщически Тимоше в сторону находящейся на комоде сумочки явно из дорогого магазина, он решительно направился к двери, за которой скрылась Глафира.

– Доброе утро, – поздоровался Мартынов, войда в помещение, по всему служившее кухней – просторной и оборудованной по последнему слову кухонной техники, – Пётр Петрович, дознаватель при Петроградском Совете. Ваш хозяин, Александр Васильевич убит сегодня ночью. Я веду расследование. Мне нужно задать вам несколько вопросов. Вы ведь Глафира, кухарка? Я правильно понял?

Женщина, при словах о смерти хозяина испуганно зажавшая рот кончиком фартука, неуверенно кивнула. Похоже, принимать участие в следственных действиях ей до этого не доводилось.

Впрочем, ни на какие сложные вопросы отвечать не пришлось. Всё было стандартно – имя фамилия, род занятий. Где была со вчерашнего вечера до настоящего момента. Не слышала ли или не видела ли чего-нибудь необычного. В общем, следственная рутина.

Глафира не сообщила ничего, чего бы Пётр не знал и до этого. О скандалах между хозяином и хозяйкой не было сказано ни слова. Видимо, кухарка не считала возможным быть настолько же откровенной с официальным лицом, как с дворником Кузьмой.

Вскоре после начала беседы в кухню вошёл Тимоша, наклонился к уху Петра и что-то прошептал. Пётр кивнул и матрос снова их покинул.

Закончив допрос, Мартынов вернулся в гостиную, где уже дожидался молодой человек интеллигентного вида, но хлюпиком при этом не выглядевший. Одет он был стандартно для банковского служащего. Обычный костюм, похоже, из магазина готового платья, галстук, чёрные штиблеты. Выглядел взволнованным. Увидев входящего Петра, молодой человек вскочил

– Это правда? Насчёт отца? Где он? Я могу его увидеть?

– Василий Александрович, как я понимаю, – тон Петра был официальным, но вместе с тем как бы сочувствующим, – Вы уже знаете, я вижу.

При этих словах Тимоша принял виноватый вид. Ну да, сообщил уже. Впрочем, а что здесь страшного? Всё равно через минуту узнал бы.

– Мне нужно задать вам несколько вопросов. Этого требует официальная процедура, – Пётр сел за стол и достал из папки лист бумаги.

– Конечно, я понимаю. Нельзя ли побыстрее? Мне на службу. Кстати, Пантелеймон, – сын хозяина заметил входящего в гостиную "мажордома".

– Ты не видал ли моих часов? Вообразите, – он повернулся к Петру, – вчера забыл их, уходя на службу. Перед уходом, одеваясь, выложил на комод, точно помню – и забыл. Уже на улице обнаружил. Хотел вернуться – да примета плохая. Как с работы пришёл – гляжу, их на комоде нету. А я точно помню, что выкладывал. До сих пор найти не могу. Пантелеймон, ты их никуда не прятал?

– Простите, Василий Александрович, – невозмутимо ответил тот, – не имею представления. На комоде вчера вы их оставляли, это точно, сам видел. А после обеда глянул – нету. Я ещё удивился – кто мог взять. Вы же со службы тогда ещё не возвращались. Может, Глафира прибрала куда от греха?

– Да не прибирала я, – Глафира, оказывается, уже вошла в гостиную и внимательно слушала, – я и не помню, чтобы вообще ваши часы видела. Так на кухне же всё время.