Ленин

– Учредительное Собрание – это наивысшее выражение порывов души, сердца и мудрости народа! – поднимая палец, шепнул раввин. – Не верите тысяче избранников, соберите на больших лугах два миллиона российских граждан и спросите о их воле! Горе вам, если тридцать людей захочет руководить миллионами! Среди семитских народов существует пословица, гласящая: «Даже если умеешь лучше всех ездить на коне, не отваживайся взять за морду свою верховую лошадь».

Ленин молчал, превратившись в слух.

Раввин говорил дальше:

– Духовный совет имеет точные сведения, что комиссары, среди которых есть много наших земляков, замышляют покушение на Учредительное Собрание, а некоторые из них, как Володарский (или Моисей Гольдштейн), Гузман и Моисей Радомыслский, скрывающийся под фамилией Урицкий, стали палачами, убивают без суда, самым жестоким способом врагов не признанного пока что Совнаркома. Мы этого позволить не можем!

– А вам что-то тоже наносит ущерб, если евреи уничтожают тех, которые устраивали погромы, или тех, которые со временем могли бы их повторить? – спросил Ленин, поднимая плечи.

Раввин по-еврейски переводил его слова. Цадики кивали головами и смотрели круглыми птичьими глазами. Самый старший из них заговорил тихим, едва слышным голосом.

Раввин склонился с уважением и повторил его слова по-русски:

– Мудрый почтенный цадик сказал: «Горе вам, горе! Ибо неразумные действия и беззакония наших земляков сделаются причиной поражения, о каком не читал в хрониках еврейского народа».

– Связались ли вы уже с Троцким и другими? – задал вопрос Ленин.

– Сейчас наши люди знакомят их с нашим требованием… – ответил раввин.

– Итак, что же? – промолвил Ленин. – Если они согласятся и уйдут, наступит удовлетворение вашим требованиям.

Раввин склонил голову и шепнул:

– Они являются отщепенцами народа избранного, отвергли нашу веру и не признают нашего закона; они не согласятся! Умоляем тебя, если бы захотел ты их от себя отправить! Твое дело, российское, пусть россияне делают, что им велит совесть!

Ленин сорвался с кресла и крикнул гневно:

– По какому праву вы вмешиваетесь в дела Совнаркома?

Остыв, он взглянул на удивительных гостей. Сидели они неподвижно, официально, смотрели круглыми глазами, слезящимися, окруженными ободками воспаленных век. После долгого молчания старый цадик промолвил несколько слов. Раввин сразу перевел, глядя на Ленина:

– Мудрый цадик сказал: «Если требование наше не будет принято во внимание, туча зависнет над вами, а из тучи может упасть животворный дождь или… уничтожающая молния».

– Мои милые старцы! – промолвил дерзко Ленин. – Можете молиться, доказывать, жаждать, но не требовать и угрожать, прочь отсюда! Это является привилегией пролетариата! Слышите? Теперь можете уходить! Наш разговор окончен, – он повернулся к ним спиной и замолчал, но внутри у него все кипело. Рука потянулась в сторону электрического звонка. «Приказать Халайнену выпроводит этих «жрецов» несуществующего Иеговы, поставить у стены и выпустить в них две обоймы патронов из кольта».

Не отважился он, однако, на это. Не потому, что опасался их лично. Совершал он и не такие действия. Кто мог заменить евреев в партии? Аристократы и буржуазия – естественные враги пролетариата? Никогда! Крестьяне? Те до определенного момента были примиренцами, но могут стать самыми страшными противниками. Нет! Темный болтливый российский рабочий? Хорош только как пушечное мясо, для разбивания голов невооруженным буржуям и интеллигентам, для разрушения достижений цивилизации.

Россияне – ненастойчивые, непредвиденные, непоследовательные, колеблющиеся, мечущиеся между аскетизмом и анархией – не могут заменить евреев, пропитанных ненавистью и связанных осмысленно и наследственно, инстинктом «роя».

Таким было непоколебимое убеждение Ленина. Не нажал, таким образом, кнопки электрического звонка и ждал терпеливо, пока за последним израильским жрецом с тихим шорохом не закрылись двери.

Прошел в комнату, сжимая холодные пальцы. Он долго размышлял над словами цадиков и решил ничего не говорить о беседе с ними товарищам-евреям

– Они подозрительны и бдительны… – взвешивал Ленин. – Могли подумать, что в глубине моей души сидят в засаде зародыши антисемитизма…

Долго не мог успокоиться.

Казалось ему, что еще слышит мягкий шелест атласных шуб и тихий сип дыхания почтенных старцев. Отовсюду пытливо и зорко смотрели на него округлые птичьи глаза в красных ободках усталых век, белели седые бороды и серебряные изгибы локонов, спадающих на плечи. Журчали едва доносящиеся эха спокойной, внушающей доверие своей силой и значением угрозы:

– Из тучи может упасть животворный дождь или… испепеляющая молния…

– Откуда может упасть? Когда? На кого? – спрашивал себя Ленин.

За дверями, в коридоре лязгал карабин караульного. Ленин засмеялся тихо.

– Попробуйте! – шепнул он и сильно сжал кулак.

Глава XXIV

В Киеве, в доме раввината, проходило тайное собрание представителей израильских. Здание синагоги и прилегающие к нему строения зорко охранялись молодыми евреями, сидевшими в засаде на перекрестках улиц и в ближайшем саду.