Ленин

В зале совета, у круглого стола, сидели раввины и цадики в ритуальных одеяниях, серьезные и сосредоточенные. Посланцы церковных общин стояли в глубоком молчании, сгрудившись, не сводя неподвижного пылающего взгляда со старейшин.

Синагога в Киеве. Фотография. Начало ХХ века

Почтенный цадик привстал, поддерживаемый под локти, и сказал:

– Пророк Исайя говорил: «Горе народу грешному, народу беззаконием отягощенному, племени злому, сынам злобным покинули Бога, поносили Святого Израиля, повернули вспять»¹⁶.

Он уселся, тряс седой головой и тяжело дышал. Поднялся молодой приезжий раввин и, повернувшись к собравшимся, произнес:

– Уважающие и верующие закону Моисееву! Поручили мне изучить и углубить важный вопрос. Я сделал это. Бросаю обвинение на голову скрывающихся под чужими фамилиями сынов Израиля. Утверждаю, что они делают беззакония и часто ходят в крови. Преступление это перед Богом, так как израильская кровь была ими пролита! Преступление это перед нашим народом! Россияне и другие народы, видя евреев среди беспощадных убийц, начинают пылать к нам ненавистью. Пролив кровь народа избранного, погибнут виноватые и невинные мужья, жены, детки! Обратились мы со своими словами образумливания к сынам злобным, упорствующим в беззаконии, но они спиной повернулись к Богу, не вняли к просьбам и советам Его жрецов. Сердца их остались холодными к пророчеству Исайи, говорящему «Земля ваша опустошена, города ваши огнем спалены, страну вашу перед вами чужеземцы пожирают, и пустеет она, разрушенная неприятелем»¹⁷. Обвиняю потому беззаконников великим обвинением, в соответствии с Мишной и Тосефтой¹⁸, согласно с текстом Маккот, так как «сотрет злобных и грешных сообща, а которые Бога оставили, будут истреблены». Обвиняю и требую смерти для них, какое же право дал нам Моисей: «Кто ударит человека, желая убить, пусть смертью умрет!»¹⁹.

Раввины снова подняли почтенного цадика, а тот тряхнул рукой и сказал серьезным голосом:

– Повторяю за Иезекиелем слова Иеговы: «За то, что стану я действовать в ярости; не пожалеет Око Мое и не смилуется; и хотя бы взывали к ушам моим громким голосом, не услышу их»²⁰.

– Аминь! – произнесли раввины и цадики, склонив головы.

– Аминь! – вздохнуло собрание.

Слуга синагоги поместил на столе урну. Все присутствующие сгрудились вокруг. Раввин-обвинитель читал фамилии, а трясущийся престарелый цадик вынимал карточки из урны.

Тишина воцарилась в зале.

Раввин выкрикивал:

– Соломон Шур!

Цадик отвечал:

– Белая карточка.

– Моисей Розенбух!

– Белая…

Делалось это долго. Объявлялись то и дело другие фамилии, а после них отзывался слабый голос старца:

– Белая…

Наконец раввин прочитал:

– Дора Фрумкин.

Цадик поднял над головой карточку и произнес торжественно:

– Черная!

Жеребьевка продолжалась почти до полуночи. Черные карточки исполнителей смертного приговора выпали на Дору Фрумкин, Фанни Каплан, Янкеля Кульмана, Моисея Эстера и пяти других членов еврейских общин, включающим фамилии добровольцев, готовых убить преступников, навлекших на весь народ израильский ненависть и месть христианского мира.

Зал постепенно опустел. Только цадики, качая головами, долго в нем оставались, шептали что-то, обращаясь к себе и вздыхая. Этой ночью в тайне был вынесен приговор. Никто о нем не знал, так как община, как рой пчел, умела сообща действовать, молчать и скрывать свои намерения.

Одновременно в другом месте также было принято решение о смерти для ненавистных народных комиссаров, свирепствующих все больше.

Ленин ни на минуту не прерывал работу. Напрягал все силы и способности, чтобы разрушить то, что мешало ему в строительстве новой жизни.

Признавался в своих планах Надежде Константиновне, а собственно говоря, самому себе. Она сидела молчаливая, неподвижная. Чувствовала себя предметом, необходимом в данный момент откровений Ленина.

– Социализм… социализм – это несбыточная мечта! – произнес он. – Для него недостаточно капиталистического развития промышленности и пролетаризованного общества. Нет! Для социализма обязательным является еще что-то, что должно родиться здесь и там!

С этими словами стукнул он себя в лоб и грудь.

– Не нравится мне социализм!.. Он невозможен, так как человечество не имеет чувства и потребности самопожертвования…

Заметив, что жена подняла на него глаза с молчаливым вопросом, воскликнул:

– Да, да! Я являюсь только лавиной, силой, пробивающей дорогу для социализма в будущем! Сейчас хочу разрушить препятствия: частную собственность, индивидуальность, Церковь и семью. Это проклятые крепости, сдерживающие движение вперед! О капиталистах и буржуях не думаю. За месяц или два от них ничего не останется. Не были они организованы, не имели смелости нам воспротивиться. Идут, как бараны под нож! Ха, ха! Трудно будет с крестьянами, так как они являются самыми сильными мелкими буржуями! Зубами и когтями держатся за землю!

– У тебя есть какой-то план? – вмешалась несмелым голосом Крупская.

Он взорвался веселым смехом и ответил: