Старый, нескладный человек с тяжелым лицом, грубо вытесанным, со строгими и мыслящими глазами, с радостью встретил невысокого подвижного приятеля, который, сунув руки в карманы брюк и задравши голову, буравил его проницательными зрачками и говорил как будто для себя:
– Плохо! До черта плохо! Кожа, как земля, глаза набухшие, губы бледные, жизни на лице ни капли! Как так можно? Нужно экономить талант, так как такой встречается нечасто… Я говорю и говорю, а он как тот кот в басне Крылова: «Слушает да ест», что, на самом деле, какие-то пилюли, надеюсь, в любом случае, уплетает!
Оба засмеялись громко и дружелюбно.
Несколько дней они провели вместе.
Владимир Ульянов-Ленин на Капри.
Обычно выплывали они ранним утром на барке старого рыбака, Джованни Спадаро, и, колыхаясь на мягких волнах лазурного моря, разговаривали тихими голосами обо всем и ни о чем, что умеют делать только настоящие русские, нанизывая на одну нить совершенно разные мысли и впечатления. Но продолжалось это совершенно недолго.
Совершенно случайное слово отрезвляло Ленина.
Он внезапно щурил глаза. Не видел тогда белых и розовых рыбацких парусов; прозрачных, сапфировых волн; серебряных, как будто летящих лебедей, облаков; парящих чаек, далеких дымок пароходов; зелени и цветов, покрывающих крутые цветные склоны Капри. Перед его глазами вставали ряды партийных товарищей, в шуме и панике ищущих вождя, а рядом другие толпы – вооруженные и гневные, бросающиеся в атаку.
– Проклятие! – шептал Ленин и сжимал пальцы.
Горький почти со слезами на глазах рассказал о страшных поражениях, понесенных Россией на полях битвы, о сотнях тысяч убитых крестьян.
– Сколько слез проливается в наших деревнях! – промолвил он, заламывая руки. – Сколько рыданий и горьких криков слышат наши убогие хаты!
Ленин посмотрел на него строгим взглядом и произнес:
– Пусть так будет! Много людей гнездится в этих хатах, на сто войн хватит, всех не убьют! Во всяком случае, это вода на нашу мельницу. Ну да, пусть еще голод придет и крепко прижмет! Революция набухнет, как нарыв. Только ткнуть хорошо! Ха, ха! За эту кровь крестьян и рабочих выльем целое море крови наших врагов и убийц.
Старый рыбак, любящий беззаботный, искренний смех Владимира, в такие минуты с беспокойством и опаской прислушивался к хриплому, глухому тону его речи.
– Да ведь это страшно! – возмутился Горький. – Революция через такую гекатомбу (массовое уничтожение) невинных людей, разорванных, уничтоженных! Нет! Нет!
Ленин поморщил монгольские брови и сказал:
– Только глупец боится забрызгать меч кровью, если имеет меч в руке и знает, для чего его имеет! Для революции нет чрезмерно больших жертв, поверь мне, Алексей Максимович! Помни, что мы являемся сыновьями бунта нашего народа. Пускай же наши враги помогут поднять этот бунт и взметнуть его аж под облака, как красную волну!
– Это ужасная правда! – шепнул писатель.
– Ужасная? – засмеялся Ленин. – Это говоришь ты? Максим Горький? Человек, который вышел из наитемнейшей, наиболее растоптанной прослойки народа? Ты, знаток души бездомного босого, ненавидимой публичной девки, сбунтовавшегося крестьянина и рабочего с просыпающейся мыслью революционной?! Стыдись! Переживаем железные времена. Сегодня не дано нам гладить людей по голове. Руки падают тяжело, чтобы размозжить черепа, раздробить кости без милосердия!
Умолк и через мгновение добавил:
– Нашим наивысшим желанием стало истребление всяческого насилия! Адски тяжелая задача! Достигнем этого насилием и притеснением. Другой дороги нет, так как человек не способен к созданию вещей и понятий идеальных, совершенных в любое время. Понадобились века неволи, чтобы родился бунт, пройдут десятилетия нового гнета и господства железной руки, прежде чем образуется настоящая свобода, которая является ничем иным, только равенством…
Горький ничего не ответил. Не хотел кидать горькие сомнения в душу приятеля, говорящего с таким глубоким убеждением, сильным, обезоруживающим.
Великий писатель понимал, что Ленин в эту минуту обращал не к нему старые мысли и ощущения, но к беднейшим массам, слепо мечтающим о равенстве, к темным беднякам, которых намеревался привести к далекой цели, скрывающейся в зловещей тьме.
Молчал.
Владимир Ульянов-Ленин на Капри.