Ленин

Ленин задумался и сморщил брови. Уселся, однако, и небрежно махнул рукой, шепча:

– Их первый день… день гнева…

Он не оглядывался больше. Автомобиль быстро помчался берегом реки.

Перед дворцом Великого Князя Николая Николаевича группа подростков бросала камни в большие окна первого этажа, а другие бежали по лестницам, вынося награбленные вещи.

– Их первый день… – повторил Ленин.

Сощурив глаза, начал он считать красные флаги, развевающиеся над домами, дворцами и зданиями управлений, и зорко поглядывая на толпу прохожих, взволнованных, бегущих в разных направлениях и радостно размахивающих руками. Всюду торчали патрули и небольшие отряды солдат с красными лентами на рукавах, рядом – группки вооруженных рабочих.

Откуда-то издалека доносился стук пулемета и залпы винтовок. Было это последнее эхо угасающей битвы за власть в столице, последние минуты защитников правительства Керенского, который, переодетый в одежду крестьянки, метался в окрестностях Петрограда, тщетно пытаясь найти верные полки в целях освобождения коварно покинутых им коллег-министров.

Ленин обратился к Халайнену:

– Прикажите, товарищ, ехать на главный телеграф! Должен знать, как обстоят дела в Москве.

Глава XXI

В предместье Пески возвышался окруженный старыми липами красивый дворец с церковью, построенный для императрицы Елизаветы знаменитым Растрелли.

Разные события видели стены Смольного Дворца.

Романы и гордые мечты царицы, молитвы набожных монашек, которым со временем было отдано это прекрасное здание, а позже однообразную жизнь аристократических институток, так называемых благородных девиц. В этот период, как сообщали придворные сплетни, заглядывал сюда порой Александр II, имеющий ключ от боковой калитки прежнего монастыря – все это миновало, и над крышей развевался теперь красный флаг, девиз революции.

Воспитанницы Смольного института благородных девиц на уроке танцев.

Фотография. 1901 год

Здесь разместился штаб большевистской партии и Совета Народных Комиссаров, руководимый Лениным. Он в одиночестве ходил в это время по просторному, почти пустому помещению. Несколько стульев, диван и письменный стол, заваленный газетами, книгами и пачками бумаги с корректурой статей. Ходил быстро, почти бегал, заложивши руки в карманы тужурки, и думал. Мог не спать, не есть, но потребовал ежедневный час уединения. Называл он эту часть дня «работой канализационной». Выбрасывал из головы ненужные мысли и остатки впечатлений, выметал отрезки воспоминаний; укладывал старательно, сортировал и сохранял то, что было ценным и значительным. Когда порядок был наведен, начинал он углублять «канал», проводить новые ответвления. В их русла вплывали, впадали разные мысли и мчались сначала непокорным потоком, пока не начинали разбиваться в еще более мелких разветвлениях мозга, и тогда все просветлялось, укладывалось в план. Мысль работала над осуществлением намерения спокойно, холодно, четко, с быстротой и непогрешимостью. Ничто тогда не становилось препятствием для диктатора России. Он отчетливо видел свою дорогу.

Последний выпуск воспитанниц Смольного института.

Фотография. 1917 год

Не скрывал для себя, что громоздятся на ней опасные препятствия. Не сомневался, однако, что их преодолеет. Не было это уверенностью мечтателя. Был он рассудительнейшим человеком на свете. Каждую мысль пытался он в это время внедрить в дело. Когда оказывалась она вредной – без сожаления отбрасывал. Для Ленина существовала только цель. Для достижения ее добровольно отказывался от жизни личной. Не знал семейного тепла, не хотел любви, не видел счастья в чем-то другом, чем работа для пользы дела. Стремясь к цели, не испытывал ни колебаний, ни искушений.

Имел перед собой борьбу и должен был победить любой ценой. Преступление, никчемность, фальшь, предательство не волновали его, не находили эха в его душе. Были для него средствами, инструментом, камнями для разметки дороги. Существовал и действовал по-за границами моральности.

Цель… только цель, такая великая, что никто перед ним не смел о таком мечтать!

Огромность задачи не ужасала Ленина. Все-таки был у него в руке огромный молот для выковывания из мощной необработанной глыбы того, что хотел бы он поднять у финиша своей жизни – сто пятьдесят миллионов пассивных, располагающих могучими силами россиян, усыпленных, диких, готовых ко всему и, вместе с тем, ко всему равнодушных!

Никто никогда не обладал такой армией!

Неужели уже принадлежали ему душой, сердцем и телом?

Отвечал, не боясь заглянуть правде в глаза, смириться с ней:

– Нет! Сердцем – да!