Ленин

— Распять женщину и мальчика на стене! — крикнул судья. — И крепко держите этого верзилу, чтобы не вырвался!

Солдаты моментально окружили мать и ребенка, поднесли, придавили к стене и растянули им руки и ноги. Володимирова молчала, по-прежнему глядя в землю. Мальчик царапался, извивался и кричал:

— Мама! Мамочка! Папа, спасай нас, не дай… Они хотят нас убить!

Федоренко спокойно заметил, глядя на арестованного:

— Нам уже известно, что ты муж этой женщины и отец — мальчика. Справились без ваших показаний! Теперь мы узнаем остальное… Власов, стреляйте!

Толстый, краснолицый охранник открыл огонь. Пуля ударила в стену прямо над головой женщины, засыпав ее осколками штукатурки; вторая застряла в стене возле уха, третья — возле самой шеи…

— Теперь займитесь мальчишкой, — прошипел Федоренко. — Две пули пробные, третья должна оказаться во лбу!

Пуля глухо ударила над головой мальчика. Его лицо исказилось, он сжался и потерял сознание.

Володимиров рванулся из рук державших его солдат и простонал:

— Пощадите их, я все расскажу….

— Слушаем! — безразлично сказал Федоренко и, обращаясь к охраннику, добавил: — Зарядите револьвер новыми патронами!..

Володимиров еще боролся с собой. Ужасные страдания отражались в его бессознательных, измученных глазах.

— Мы слушаем, черт тебя побери! — не выдержал Дзержинский, затопав ногами.

— Покушение было придумано правыми социалистами-революционерами и евреями… — прошептал Володимиров.

— Фамилии исполнителей? — спросил судья.

— Я не знаю все… их было 10… я случайно расслышал фамилии Ленотьева, Схура и Фрумкин… — говорил ни на кого не глядя арестованный.

— Фрумкин — женщина? Красивая, молодая еврейка? Ее имя Дора? — спросил Федоренко.

— Да… — шепнул Володимиров.

— Не понимаю, зачем нужна была такая длинная, героическая сцена отказа от дачи показаний? — поднимая плечи с издевкой заметил Федоренко. — Но, еще одна формальность!.. Я должен провести очную ставку между обвиняемым и очень интересной особой. Власов, распорядитесь, чтобы сюда доставили № 15! Ну, бегом, бегом… товарищ!

Дзержинский и Федоренко совещались, куря сигареты…

— Умоляю, чтобы солдаты не мучили больше мою семью! — отчаянно воскликнул Володимиров.

— Еще минутку! — вежливо и спокойно ответил судья. — Только от вас зависит полное освобождение симпатичной дамы и милого Петеньки…

В кабинет кого-то ввели. Ленин осторожно поднял голову. На пороге стояла женщина. Казалось, что она сошла с какой-то картины.

— Где я видел такую фигуру? — думал Ленин, потирая лоб. — Кажется, на какой-то картине времен французской революции? А может и нет…

Высокая, гибкая, с гордо посаженной красивой головой стояла молодая еврейка. Ее белое, как молоко, лицо, горящие глаза, черные дуги бровей, чувственные губы и огромный узел вороных волос, мелкими завитушками падающих на шею и вдохновенный лоб, — все было совершенно в линии рисунка и красках.

— Юдита… — прошептал Ленин.

Она стояла спокойно, вызывающе опустив вдоль выразительных бедер руки. Ее высокая грудь вздымалась едва заметно.

Федоренко долго осматривал ее, похотливо щуря глаза. Наконец спросил изменившимся голосом:

— Имя и фамилия прекрасной… дамы?

Она даже не пошевелилась и не посмотрела на судей.

— Какая вы нехорошая! — тихо засмеялся Федоренко. — Мы ведь знаем, что в данный момент восхищаемся красотой и обаянием мадемуазель… Доры Фрумкин…

Она не изменила позы; даже веки ее не дрогнули. Казалось, что она ничего не видит и не слышит.

— Обвиняемый, подтверждаете, что это Фрумкин, о которой вы нам только что рассказывали? — спросил судья Володимирова.

— Да… — шепнул офицер, боясь взглянуть на стоявшую в дверях женщину.

При этом страшном для нее слове ее вид не выражал ни малейшего волнения или беспокойства.

— Власов! — прокричал срывающимся голосом судья. — Отведите Дору Фрумкин в мою канцелярию и скажите, чтобы Мария Александровна занялась ею. Я скоро приду…

Солдаты увели арестованную.

— Владимир Ильич! — позвал Дзержинский. — Выходите и объявите, что за ценные показания даруете жизнь гражданину Володимирову, хотя он заслуживает смерти.

Ленин встал и, глядя на своего бывшего шофера и судей, не мог произнести ни слова.

Федоренко приблизился к нему и принялся хвастаться своим опытом и рассказывать о давних временах, когда он, как жандармский ротмистр, тайно способствовал настоящим революционерам. Ленин слушал его холодно, с выражением отвращения на лице.

Дзержинский тем временем отдавал какие-то приказы.

Солдаты, освободив женщину и мальчика, вышли. Володимиров прижимал к себе дрожащего, шатающегося сына и измученным, болезненным взглядом смотрел в суровые глаза жены.

— Вы свободны, — прошипел Дзержинский, оглядываясь за спину, где стоял охранник Власов. — Прошу выходить. Сначала капитан Володимиров, потом женщина, ребенок — в конце.