Ленин поручил выработать перспективный народнохозяйственный план – специально созданной Государственной комиссии по электрификации России (ГОЭЛРО) во главе с Кржижановским. Тот напишет: «Лишь поддержка, неусыпная внимательность, непрерывный дружеский совет и подбадривание ВИ обеспечивали работы Государственной комиссии по электрификации, которой удалось в 9-месячный срок и с общим расходом самых ничтожных средств (при работе около 200 ученых мы в общей сложности потратили не более 30 000 руб.) составить для VIII съезда Советов известный доклад об электрификации РСФСР»2067
.На этом съезде в неосвещенной Москве и в неотапливаемом Большом театре Ленин произносит знаменитое:
– Коммунизм – это есть Советская власть плюс электрификация всей страны.
Но Ленин уже увидел в ГОЭЛРО нечто большее. 6 ноября он писал Кржижановскому: «Собственно говоря, ГОЭЛРО и должно быть единым плановым органом при СНК». Ленин скажет на VIII съезде Советов: «Конечно, это – план лишь приблизительный, первоначальный, грубый, с ошибками, план “в порядке первого приближения”, но это настоящий научный план»2068
. И там же убеждал Кржижановского, что «придется немедленно сесть за дальнейшую работу уточнения, усовершенствования этого плана. Поэтому уже в начале 1921 года он настаивал, чтобы группа работников, потрудившихся над планом электрификации, немедленно перешла ко второму этапу своей работы. Таким образом зародилась идея Госплана, и ВИ не только обсуждал первоначальный набросок проекта организации Госплана, но и кандидатуру каждого из лиц, выдвигаемых мною в члены Госплана»2069.Так возник орган планирования развития народного хозяйства – Государственная общеплановая комиссия (Госплан). С планом ГОЭЛРО дело шло медленно. В июле Ленин писал: «
Советский народ
Революция вздыбила Россию. Уже после Февраля 1917 года стремительно исчезали понятия об авторитете власти, рефлексы повиновения, растворялись правовые и религиозные нормы. Мораль войны переходила на все отношения в обществе, сделав насилие основным способом действия. Исчезало понятие собственности, преступность приняла небывалые прежде масштабы. Страна переставала работать. Появилась совершенно не характерная для традиционной России половая распущенность, аллегория революции как «гулящей девки на шальной солдатской груди» не была преувеличением.
Гражданская война лишь предельно добавила к общественной деградации. Питирим Сорокин с горечью констатировал: «Не убийца – стал убийцей, гуманист – насильником и грабителем, добродушный обыватель – жестоким зверем… Три с половиной года войны и три года революции, увы, “сняли” с людей пленку цивилизации, разбили ряд тормозов и “оголили” человека… Жизнь человека потеряла ценность. Моральное сознание отупело. Ничто больше не удерживало от преступлений. Рука поднималась на жизнь не только близких, но и своих. Преступления для значительной части населения стали “предрассудками”. Нормы права и нравственности – “идеологией буржуазии”». В Москве, которая избежала непосредственных военных действий, по сравнению с 1914 годом количество краж выросло в 3 раза, грабежей – в 8 раз, убийств выросло – в 10 раз, вооруженных грабежей – в 285 раз2071
.Читая Ленина, диву даешься, как мало он размышлял о смысле бытия, добре и зле, морали и нравственности, ценностях. Для него они были самоочевидны, предельно приземлены и вписаны в схемы классовой борьбы. Традиционные человеческие ценности, воплощенные в заповедях основных религий и ведущих философских учений, Ленин отрицал наотмашь.
Луначарский подмечал: «Он ужасно не любил сентиментальности, и чрезвычайно редко из его уст не только в порядке официальном и публичном, но даже интимном, замкнутом слышались какие-нибудь фразы, имеющие моральный смысл, говорящие о любви к людям, к их будущему, об эмоциональных стимулах поведения»2072
. Мстиславский писал: «Перед разгоном Учредительного собрания был разговор с Лениным группы членов ЦК левых эсеров. Спиридонова говорила очень возбужденно: сказала что-то про “хулиганство” и упомянула о морали. Ленин сейчас же поднял брови:– Морали в политике нет, а есть только целесообразность»2073
.Редкий случай развернутых рассуждений на этот счет – в речи на III съезде комсомола в октябре 1920 года.