В начале 1918 года в одной из своих речей тов. Ленин рассказал, как, скрываясь от преследования со стороны Временного правительства, он встретился в Финляндии с одной старушкой. Она вошла в вагон, в котором ехал В. И., присела и оживленно, взволнованно стала что-то рассказывать пассажирам. Ленин спросил, о чем она говорит. Сосед финн перевел ему: она говорит, что теперь не надо бояться человека с ружьем. Она собирала хворост в лесу, и к ней подошел вооруженный человек. Она испугалась и хотела бросить вязанку. Но человек с ружьем помог ей вязанку донести. Теперь не надо бояться человека с ружьем. (Привожу рассказ по памяти.)
Людям труда не надо больше бояться вооруженных людей. Ленин нашел, что в этом замечании укладывается весь смысл и все содержание переживаемого революционного переворота. И здесь сказалась отличительная черта его от общего переходить к частному и в индивидуально человеческом видеть массовое. В статьях, в речах, в книгах, в практике это умение поймать, схватить мелочь и в этой мелочи найти, подметить отражение крупнейших черт эпохи, события, явления читатель найдет всегда и всюду. И кажется, когда Ленин выпытывает партийного работника и забрасывает его вопросами, иногда очень «мелочными», щурясь и наклоняясь к самому лицу, он ищет, собирает именно эти «мелочи», нужные ему для проверки широчайших обобщений. «Лучше меньше, да лучше» — это девиз Ленина. Отсюда его «оппортунизм», осторожность, способность лавировать и отступать, делать уступки. Но отсюда же и дар прозрения в будущее, которое он как-то должен видеть, осязать и чувствовать с совершенно сверхобычной ясностью и силой, ибо нельзя так безошибочно предвидеть будущее, не видя, не осязая его по-особенному…
«Одержимость», «фанатизм» Ленина по силе сказанного очень своеобразны: он сочетает холодную, абстрактную рассудочность с живым, конкретно-индивидуальным подходом, с тем, что Горький называет «огоньком почти женской нежности к человеку». Это горячее, полновесное чувство конкретного, «человеческого, слишком человеческого», скрытое под бесстрастной деятельностью ума, под деловым, практическим подходом, с покоряющей очевидностью обнаруживается и раскрывается в Ленине, в его отношениях к нашему большевистскому революционному подполью, к профессиональным революционерам, к этому особому типу людей, «взыскующих града». Сам профессиональный революционер и подпольщик, Ленин непроизвольно, без усилий окружает их подлинно родным, отцовским теплом, ощущаемым и воспринимаемым буквально, как нечто физическое. Это испытывают не только подпольщики, но и многие другие, сталкивающиеся с Лениным. Оттого он «Ильич», «свой человек», «наш» и т. д. Оттого он объединяет, спаивает, организует, дисциплинирует, направляет людей в единый коллектив, в стальную когорту, сковывает их в чугунно-бетонный, но живой массив. Думается, что Ленин устанавливает свои отношения к людям больше путем интуиции. Он не принадлежит к числу «справедливых», если под справедливостью здесь понимать исключительно рассудочное, холодное, взвешенное отношение, со всеми за и против, то, что так ненавидел художник Толстой. Этим объясняются и ошибки тов. Ленина в его отдельных оценках, но здесь же и высшее обаяние его, и та высшая, конечная справедливость, в которой — и страсть, и глубокое проникновение, и живое ощущение сердцевины людей. Все это, вместе взятое, есть великий дар собирать вокруг себя людей и подбирать их не только «по духу», не только по идеологии, но еще и по каким-то иным «нутряным» признакам, может быть, самым важным, по крови, по склонностям, по всему чувственному и психическому укладу. Г.В.Плеханов как-то острил про Ленина, что он, подобно гоголевскому Осипу, старается подобрать и захватить с собой на дорогу что попало: кусочек бумаги, обрывок веревки — все пригодится. Это, конечно, неверно, но дыму, как говорится, без огня не бывает. Верно, что тов. Ленин умеет вести за собой людей, подчас весьма разношерстных, и факт тот, что Плеханов под конец жизни своей оказался на положении слишком разборчивой невесты, а о «неразборчивом» Ленине в глухих деревнях Индии говорят, по свидетельству Горького: «Вот Ленин — самый честный парень. Такого еще не было на свете».
Теперь да будет позволено остановиться на практицизме и узком делячестве тов. Ленина.
Был такой случай.
В комнату, где в числе нескольких человек находился М. Горький, входит Ленин; не входит, а, как это обычно у него, почти вбегает. Он спешит: только что кончилось одно заседание, теперь начинается другое. На ходу ест, наливает стакан чая, быстрым и особо характерным жестом перевертывает одну из книг, привезенных М. Горьким ему в подарок. Так же бегло и быстро, сощурившись, перелистывает ее. И в этих приемах видна прочно установившаяся манера обращаться с книгой, сразу схватить и прикинуть ее в уме. Такие жесты вырабатываются только в результате длительного общения с книгой.