Ленин. Человек — мыслитель — революционер

Горький немного исподлобья наблюдает и присматривается к Ленину. У Ленина, по обыкновению, играют и светятся глаза. Как будто должно быть наоборот. Глаза Ленина переместить бы к художнику Горькому, а «догматик» и «схематик» должен получить маловыразительные, водянистые глаза М. Горького. Горький угловат, утюжен, нескладен, молчалив, неподвижен. Ленин по-каратаевски кругл и проворен, наэлектризованный живой комок.

М. Горький связан с берлинским книгоиздательством Гржебина, издающего по-русски наших классиков, книги по отдельным отраслям научного знания. Изданы книги отменно хорошо, и это радует Горького. В руках у Ленина прекрасный сборник индийских сказаний и легенд, подобранных М. Горьким с большим вкусом и мастерством.

— Да, да, — соглашается Ленин, — превосходные издания, только поменьше бы беллетристики и побольше деловых книг. А то вот голод у нас и разруха. С ними нужно разделаться в первую очередь.

— Да ведь дешевка, Владимир Ильич, — убеждает М. Горький, — пустяки, копейки…

— Золото, золото ведь идет на это. А золота нет…

Две правды, две истины. Не хлебом единым жив человек. Конечно. Но когда хлеба нет, совсем нет? Нет, пусть сначала хлеб, паровозы, мануфактура, а затем беллетристика. И за этим якобы узким практицизмом, за этой деловой сухостью чудится большая любовь и горячее чувство к страдающему трудовому человеку.

III

Эти беглые мысли вызваны «по поводу». А не по поводу, откровенно и по правде говоря, думается сейчас о другом, о совсем ином. О том Ленине, который вынужден бороться с болезнью. И не о России, не о человечестве, не о его отношениях к ним, не о его удельном весе — да простится это, — а вот именно о больном человеке Ленине, об этом «самом честном парне, какого еще не было на свете», об этом сыне человеческом, об этих глазах, об этом песочном подвижном лице, на которое легла тень болезни, об этих маленьких, словно прижатых ушах, об этом куполообразном чудесном лбе, об этом простом и живущем, что идет от детских пеленок, от теплоты детской кроватки, от малых и бесценных материнских забот, горя и радости. Вот об этом.

И еще вот о чем. О том, что еще долго будет скорбным и обидным в жизни человеческой, что нужно преодолевать, побеждать. Бесконечна «дорога гигантов», и уходит она в вечность, в далекие, туманные исторические дали, о которых тоскует человек с печалью и болью, с радостью и нетерпением, которые зовут и манят к себе, как русские необъятные горизонты в часы вечерних закатов и зорь. Бесконечен путь прогресса, путь шествия человека «вперед и выше», путь побед и поражений, ибо только первые шаги делаются и сделаны доселе, чтобы дать возможность человечеству совершить переход из царства необходимости в царство свободы, чтобы не торжествовал слепой, злой, нелепый случай, разумно и планомерно покорил, подчинил силе своего хотения человек бездушную, косную власть природы, чтобы он сделался воистину венцом творения, чтобы не оставались без ответа «проклятые вопросы», чтобы клейкие карамазовские листочки распускались для всех, чтобы вместо борьбы классов утвердилась всечеловечность, чтобы раскрылась каждому великая книга жизни и зряч чтобы стал Человек великим зрением знания. Первые, робкие шаги, все еще первые попытки, несмотря на седую быль прев-ности, стоящую за нашими спинами, ибо еще жалок и беспомощен человек и бродит ощупью перед лицом необъятного и равнодушного космоса…

Неделя. 1989. № 16

М. ГАНДИ О ЛЕНИНЕ

ИДЕАЛ, КОТОРОМУ ПОСВЯТИЛИ СЕБЯ ТАКИЕ ТИТАНЫ ДУХА, КАК ЛЕНИН, НЕ МОЖЕТ БЫТЬ БЕСПЛОДНЫМ. БЛАГОРОДНЫЙ ПРИМЕР ЕГО САМООТВЕРЖЕННОСТИ, КОТОРЫЙ БУДЕТ ПРОСЛАВЛЕН В ВЕКАХ, СДЕЛАЕТ ЭТОТ ИДЕАЛ ЕЩЕ БОЛЕЕ ВОЗВЫШЕННЫМ И ПРЕКРАСНЫМ.

Вашим, товарищ, сердцем и именем… Писатели и деятели искусства мира о В. И. Ленине. М, 1976. С. 43

М. ГАРДЕН ИЗ ПИСЬМА В РЕДАКЦИЮ «ИЗВЕСТИИ ЦИК СССР»

Он был незаменим, ибо он был не только знаменем и символом, но самим делом. Он не может умереть совсем. ибо над его образом, который, как образ Кромвеля, Бонапарта, Бисмарка, мог бы быть созданием великого поэта, — над образом Ленина будет продолжать неустанно работать народная фантазия. Он — часть древней русской земли (не без внутреннего и наружного отпечатка татарщины); за стальным сводом его лба ученого жил инстинкт, здравый рассудок и юмор крестьянина, умеющего мыслить и выражать свою волю в простых образах. Влияние его неизмеримо распространилось на весь мир: