Ленин. Дорисованный портрет

Вернадский выставлял счёт за миллионы голодных смертей в России Ленину, а объективно этот счёт надо было предъявлять его шефу Врангелю, Деникину, Колчаку, Савинкову, Рябушинскому и поддержавшим их капиталистам Европы и США. Напомню, что в августе 1918 года, в горячке гражданской войны, спровоцированной оплаченными Америкой и возглавляемыми французами белочехами, Ленин в «Письме к американским рабочим» писал: «Американские миллиардеры нажились больше всех. И на каждом долларе — ком грязи от „доходных“ военных поставок… На каждом долларе следы крови — из того моря крови, которую пролили 10 миллионов убитых и 20 миллионов искалеченных…»

Этих слов Ленина Вернадский не знать не мог — они были опубликованы в «Правде»… Однако присоединяться к обличениям Лениным американских миллиардеров американскому профессору эмигрантского происхождения было как-то не с руки.

ПЁТР Бернгардович Струве сказал о Ленине: «Думающая гильотина»…

Что ж, Ленин не был «добреньким» — именно приверженные «общечеловеческим ценностям» «политиканы» проливают моря невинной крови — как «демократ» Черчилль в колониях, в Первой и Второй мировых войнах; как «демократические» и «республиканские» президенты США в тех же мировых войнах, в послевоенных локальных конфликтах, начиная с Кореи; как Ельцин в постсоветской «Россиянии», как Порошенко в Донбассе и т. д.

Когда того требовала ситуация, Ленин был по необходимости жёстким. Летом 1919 года во время решающих наступательных действий Южной группы войск Восточного фронта против колчаковцев, в ряде прифронтовых районов Самарской и Оренбургской губерний и Уральской области вспыхнули белоказачьи и кулацкие восстания, и 11 июня 1919 года Ленин направляет шифровку в Реввоенсовет Восточного фронта С. И. Гусеву и М. М. Лашевичу:

«Обратите сугубое внимание на восстание в районе Иргиза. Не запускайте, мобилизуйте все окрестности, обсудите, нельзя ли аэропланами побить повстанцев. Ликвидация необходима немедленная и полная…»[230]

Что это — жестокость «думающей гильотины»?

Безусловно — нет! Это вынужденная жёсткость — на войне как на войне, где малой кровью предупреждают большую. При этом жёсткость обусловлена не низменными целями…

Цель не оправдывает средства, но средства определяются исторической конкретикой, а она была для старой России по отношению к народу подлой и гнусной. Струве закрывал на это глаза, а Ленин не закрывал.

На VIII съезде Советов в 1920 году, говоря о проблемах электрификации России — но не просто об электрификации как факторе развития экономики, а об электрификации как факторе социального преобразования общества, Ленин высказал мысль, для него давно освоенную, но сегодня с трудом усваиваемую даже академиками от истории…

Он сказал:

— Конечно, для беспартийной крестьянской массы электрический свет есть свет «неестественный», но для нас неестественно то, что сотни, тысячи лет могли жить крестьяне и рабочие в такой темноте, в нищете, в угнетении у помещиков и капиталистов…

Итак, для Ленина и его соратников было неестественным то, что огромные массы людей живут в прозябании и более того — в нищете, материальной и духовной, в то время как кучка, два-три процента населения той же страны, живёт даже не комфортно, а в роскоши, в наглой роскоши…

А для Петра Бернгардовича Струве такое положение вещей было вполне… Впрочем, нет, Струве и подобные ему тоже не отрицали, что такое положение вещей неестественно и несправедливо. Вот только жизнь положить на то, чтобы это гнусное положение вещей отменить, — на это Струве идти не желал.

И не шёл, оставаясь при звании «легального марксиста», хотя именно Маркс сказал: «Философы лишь различным способом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его».

Струве уже в молодые, по сути, лета пошёл на сделку с совестью, разменяв убеждения на комфорт. Он не рискнул заняться таким тяжким делом, как изменение мира в интересах тех, кто создаёт все ценности мира.

А Ленин занялся.

И вот теперь Струве имел наглость обвинять Ленина в аморализме…

Тьфу!

На том же VIII съезде Советов — где ещё были среди делегатов и меньшевики, и эсеры, где ещё выступал Фёдор Дан, — Ленин, прямо обращаясь к последнему, говорил: