Ленин. Эмиграция и Россия

Узнает Ленин из этого письма, что и в Александровском централе следят, оказывается, за его борьбой с теми, кто искажает основы марксизма, что и туда попала книга “Материализм и эмпириокритицизм”, что “она.- как утверждает Анисимов,- произвела большое впечатление” [54], прекратила “философские шатания” многих...

Новый адрес Ульяновых известен и тем, кто приезжает в Париж из российского подполья. И на Мари-Роз, так же как и всюду, где поселяются Ульяновы, кухня становится и гостиной. Здесь принимают они товарищей. Ленин сам готовит для них чай. И это, убеждается часто бывающая тут Л. Сталь, вошло у него в обычай.

Он всегда очень внимателен. Всегда интересуется, как живут товарищи. Причем этот интерес, отмечает Сталь, Владимир Ильич проявляет не формально. В его улыбке, вопросах, заботах всегда ощущается какая-то особая задушевность.

Приезжает Р. Землячка. И сразу же, конечно, на Мари-Роз. “Ильич был счастлив, слушая мои рассказы о Баку, о балаханских рабочих (Балаханы - один из нефтяных районов близ Баку.), начинавших нащупывать почву для ликвидации ликвидаторов” [55],- вспомнит она.

За вечерним чаем Ленин беседует с С. Гопнер. Под партийным псевдонимом Наташа она работала на Украине, чудом спаслась от ареста. А сейчас рассказывает о пережитом в подполье. “Редкими, осторожными вопросами, незаметна для меня самой,- узнаем из воспоминаний Гопнер,- Ленин не давал мне комкать рассказ, направлял его. Все больше увлекаясь, я сообщила о событиях 1909 и 1910 годов в Одессе, Николаеве и Екатеринославе: о попытке издавать в Одессе печатный орган партии, о налете полиции на типографию, о такой же попытке в Екатеринославе, о работе подпольных кружков, о проникновении в кружки тайных агентов охранки, об арестах, о предстоявшем судебном процессе Одесского комитета большевиков” [56].

Дождливым апрельским утром нелегально, с паспортом на чужое имя, вырвавшись из ссылки, появляется в Парижу Т. Людвинская. И тоже приходит на Мари-Роз, к Ленину. “Он был совершенно такой же, каким я его видела впервые в 1907 году на петербургской партийной конференции,- пишет Людвинская.- Все тот же живой, но спокойный и уверенный, все тот же непримиримый к врагам и чуткий к товарищам” [57].

Как и всем, кто появляется на Мари-Роз, Ленин рад молодой подпольщице.

“Я опасалась, что слишком мелко и маловажно то, что я в состоянии буду ему рассказать, и не хватит у меня уменья и слов для того, чтобы обрисовать все мне известное, как надо,- вспомнит Людвинская.- К своей радости, я увидела, что глубоко ошибалась. Дело было не в том, как рассказать,- Ленин направлял собеседника всегда сам, сам подводил его к основному, показывал во всем главное. Он обладал непревзойденным даром “разговорить” каждого. Моя робость и смущение быстро рассеялись. Какая простота, какой горячий интерес к каждой детали! Нет “лишних” подробностей- все они имеют значение,- говорил он и требовал детального описания каждой мелочи” [58].

Людвинская рассказывает, как живет и работает петербургская организация. Провокаторы провалили отдельные звенья партийного подполья, трусы и маловеры бежали в тяжелые годы из партии. Рассказывает она и о забастовках в столице.

Ленин слушает сидя. Потом встает и начинает по своей привычке быстро шагать по комнате.

- Это хорошо, это хорошо,- повторяет он несколько раз.- Русский народ просыпается к новой борьбе. Идет навстречу новой революции. Начинается полоса нового подъема. Никакие преследования, никакие расправы не могут остановить движения, раз поднялись массы, раз начали шевелиться миллионы. Наша партия переживает трудные дни, но она непобедима, как непобедим пролетариат.

Приезжает сюда Горький. Он говорит с Лениным об организации нового издательства. Редактировать книги за границей Горький предлагает Владимиру Ильичу, Воровскому и еще кому-то. В России издательство должен представлять В. Десницкий-Строев. Горький считает: нужно написать книги по истории зарубежных литератур и по русской литературе, истории культуры, которые дали бы богатый фактический материал рабочим для самообразования и пропаганды.

- Но возможно ли это сейчас? - сомневается Ленин.

Он напоминает о цензуре, о трудностях организации нужных людей. Ведь большинство товарищей занято практической партийной работой, писать им некогда. “Но главный и наиболее убедительный для меня довод его, - расскажет Горький,- был приблизительно таков: для толстой книги - не время... Нам нужна газета, брошюра, хорошо бы восстановить библиотечку “Знания”, но в России это невозможно по условиям цензуры, а здесь по условиям транспорта: нам нужно бросить в массы десятки, сотни тысяч листовок, такую кучу нелегально не перевезешь. Подождем с издательством до лучших времен” [59].

А затем они говорят о Думе, о кадетах, о приближающейся мировой войне.