Ленин и его семья (Ульяновы)

Я молчал, пораженный этой наглостью, всей нелепо­стью его диктаторского поведения… Да и что было возра­жать? Я только смотрел ему прямо в глаза, выражение которых становилось, по мере того как он говорил, все более наглым и злым. По-видимому, он понимал, что раскрывает карты и обнаруживает истинную подоплеку взглядов верхушки партии на мнение отдельных членов ее. И, понимая это, он, по закону психологического контраста, все больше и больше взвинчивая себя этим бьющим в глаза противоречием, перешел опять в недопу­стимо грубый тон, вымещая злобу на занятую им мо­рально слабую позицию на мне же.

— Что же вы все молчите, почему не возражаете мне? — резко напустился он вдруг на меня.

— Да что ж тут говорить? — отвечал я, — Я слу­шаю, ведь «умные вещи приятно и слушать»…

— А вы торжествуете, вы думаете, что вот наконец-то вам ясна закулисная сторона в наших стремлениях сохранить единство партии, ее цельность и проводить в ней железную дисциплину!.. Ну, мне плевать на вашу сардоническую улыбку и прочее, просто наплевать…

— Вот что, Владимир Ильич, — не выдержал я на­конец, — я прошу вас замолчать, я не хочу больше разговаривать с вами… Мне это скучно и надоело, и во­обще будем считать вопрос о дискуссии конченным. Я удовлетворен и притом вполне всеми вашими пояснениями, теперь мне все ясно… Точка, и довольно!

— Да, но я не удовлетворен, — запальчиво бросил он, — мне хочется знать, мне нужно знать, — подчерк­нул он «мне», — что скрывается в этом вашем саркасти­ческом «удовлетворен и притом вполне», и вы должны мне это пояснить, слышите! И вообще меня раздражает ваш дипломатический, или, вернее, парламентский, тон!.. Говорите же, ругайтесь, возражайте!..

— Я сказал «довольно», — ответил я, — и вы более слова от меня не услышите по этому поводу. Мне это на­доело, и вновь повторяю: мне теперь ясна ваша роль и ваша политика — от квалификации я воздерживаюсь… И давайте беседовать на другие темы…

Он угрюмо и с озлобленным видом замолчал.

Но в течение этого второго пребывания у меня он попытался еще несколько раз вызвать меня на продол­жение этого разговора, но я каждый раз вежливо, но решительно, холодным тоном отклонял эти попытки.

Ленин потащил меня с собой на заседание Бюро II Интернационала. Кое-кого из членов его я знал. Помню, между прочим, что тут же Ленин познакомил меня с Карлом Каутским. В отношении русского рево­люционного движения Каутский, как и многие другие западноевропейские социалисты (например, Дебрукер), стоял тогда на большевистской позиции, принимая так­тику большевиков как единственно правильную, ибо она гарантирует наибольшую необходимую конспиратив­ность и активность.

Однако, помню, Ленин был чем-то раздражен в от­ношении Каутского и, говоря со мной о нем грубо и зло, назвал его «старым грибом»…

Затем Ленин уехал в Англию. В наших отношениях эта история с «отзовизмом» не прошла бесследно. Мы, правда, бывали с Лениным вместе всюду, как, например, у известного социалиста Луи Дебрукера, подобно Каутскому, стоявшего тогда по вопросу революционной такти­ки в России на позиции большевиков, но впоследствии также резко изменившего свое отношение в крайне отри­цательную сторону. Таскались мы с Лениным и по музе­ям и пр. Но расстались мы с ним довольно холодно. Ког­да я провожал его на вокзал, он, прощаясь со мной, слег­ка запинаясь, сказал мне:

— Спасибо за гостеприимство, за радушие, — наде­юсь, что наши небольшие разногласия не оставят следа на наших отношениях и не помешают нам и впредь рабо­тать?..

Конечно, я подтвердил его надежды, и мы расстались. И пока я оставался за границей, в Брюсселе, мы все вре­мя находились в сношениях с ним по разным революци­онным делам: по переброске в Россию разного рода рево­люционных работников, пересылке нелегальной литерату­ры, установлению связей с Россией и пр. А когда окон­чился срок моей высылки и я собирался ехать в Петер­бург, Ленин дал мне явку лично от себя к одной зубной врачихе. Но незадолго до моего приезда явка эта была испорчена (провалилась), и я чуть-чуть не попал с нею в руки полиции…

ГЛАВА 11

Я снова в России. — Болезни. — Я теряю связи. — Сбор в пользу Ленина и Л. Б. Красин. — Революция 1917 года. — Ленин в пломбированном вагоне. — Вы­ступления Ленина с критикой Временного правительст­ва. — Временное правительство и мир с Константино­полем и проливами. — Народное движение в апреле 1917 года с убитыми и ранеными. — Совет рабочих и солдатских депутатов назначает следственную комиссию. — Я работаю в этой комиссии. — Комиссия и Керенский. - Комиссия и Ленин. — Его требования и нападки на меня. — То, что установила комис­сия. - Моя кандидатура в гласные думы. — Я еду в Стокгольм. — Распоряжение Керенского о моем аре­сте. — Я снова эмигрант.

Россия встретила меня недружелюбно. Началась борьба за существование. Потянулись долгие тусклые го­ды, полные всякого рода личных напастей. Несколько лет я провел, возясь с болезнями, докторами, вынес две серьезные операции.