Кстати, ответ на вопрос «где теперь эмпириокритицисты?» мы можем получить у других русских интеллектуалов, только уже не гуманитариев-постструктуралистов, а естественников. И это второй из самых наглядных моментов актуальности размышлений Альтюссера. Эмпириокритицизм возник в обстановке «кризиса физической картины мира» начала XX века, и концепция «исчезновения материи» рассматривается Альтюссером в той же статье. А теперь надо сказать, что всякий, кто пожелает ознакомиться с состоянием умов представителей современной русской науки, не сможет не заметить, что темы «кризиса физики», поисков «новой философии», «исчезновения материи» сегодня самые дискутируемые и острые там. Дело доходит до того, что профессор кафедры физики МГУ выпускает в 2002 году труд под названием «Метафизика», где доказывает необходимость «возврата к Маху». Так что нижеследующие слова Альтюссера, произнесенные им 25 февраля 1968 года, обращены и к нам тоже:
«Находятся и ученые, которые считают возможным говорить о кризисе в науке и которые вдруг удивительным образом открывают в себе философов, либо им кажется, будто они переживают нечто вроде религиозного обращения, хотя на самом деле они уже давно и регулярно исполняют "обряды и ритуалы" философии, либо им кажется, будто они изрекают некие откровения, хотя на самом деле они преподносят избитые истины, перетряхивают старый хлам, являющийся неотъемлемой частью того, что философия вынуждена считать своей историей»
Я не буду пересказывать размышления французского философа о «пересмотре марксизма» и «исчезновении материи». Читатели сами смогут с ними ознакомиться и составить себе впечатление. Я только хочу подчеркнуть, что проблемы, которые решали Владимир Ленин в начале XX века и Луи Альтюссер в 1968 году, — это наши сегодняшние проблемы. И то, что этот политик и этот философ «забыты», — это тоже наша проблема.
И еще. Альтюссер начинает статью «Ленин и философия» с констатации высокомерия и своего рода провинциализма французской академической философии его времени, которая до самого последнего времени «пребывала в твердой уверенности, что ей нечего ждать философских откровений от политики» и от изучения даже величайших теоретиков политической философии. Можно, в свою очередь, констатировать, что, высокомерно отвернувшись от философии и политики Маркса и Ленина, современная русская философия вовсе не «вернулась в семью (философских) европейских народов», а, напротив, еще глубже увязла в своем провинциализме. И то недоумение «профессиональных философов» перед темой «Ленин и философия», ее «невозможность» для профессоров от «чистого мышления», которое отмечает Альтюссер в начале своего выступления, опять-таки делают этот текст чрезвычайно актуальным для нас сегодня.
Подобно тому как одна из функций правящей идеологии — отрицать само господство правящих классов, формой этого отрицания в сфере «чистой мысли» является отрицание факта господства политики над философией: «Между Лениным и официальной философией существует непримиримая вражда, поскольку господствующей философии наступили на любимую мозоль, указали на ее подавленный, глубоко скрытый импульс: политику».
Рассматривая не бинарные оппозиции (философия/политика, наука/философия), а три тесно связанных плана реальности (политика-философия-наука), Альтюссер строит внутренне цельную концепцию, которой удается избежать и вульгарного социологизма, и слепого пятна в самом центре всевидящего ока «чистой» философии, отрицающей какую-либо связь между собой и политическим измерением человеческого бытия. И следовательно, продумывание взаимосвязей философии и политики является жизненно важным для самого существования философии, а не чем-то факультативным или тем более «загрязняющим» «чистоту» мысли.