Ленин и Инесса Арманд

Оптимальным образом сочетать работу и отдых не удалось. Хотя у Надежды Константиновны появилась мысль остаться на только что отвоеванном у Колчака Урале всерьез и надолго, налаживать здесь школы и библиотеки. Однако здоровье не позволило. Да и Ильич был категорически против: «Как ты могла придумать такое? Остаться на Урале?! Прости, но я был потрясен». В конце концов Крупской пришлось вернуться в Москву раньше окончания миссии «Красной звезды». Силы были уже на исходе. Как знать, не было ли вызвано сердечное недомогание Надежды Константиновны, равно как и ее намерение остаться, по сути, в добровольной ссылке на Урале, слухами о возобновлении связи мужа с Инессой? В любом случае, предполагаемый отъезд супруги председателя Совнаркома в уральскую глушь сам по себе являлся событием довольно скандальным. И Владимир Ильич выступил решительно против странного, на первый взгляд, намерения Надежды Константиновны.

Ленин все еще не решался сделать окончательный выбор между Арманд и Крупской. И держало его не только то, что Надя, конечно же, не чужой человек и по-своему Ильич к ней сильно привязался. Пусть она и не была столь блистательна, как Инесса. Кроме того, Надежда Константиновна была очень больным человеком. Бросать ее было просто негуманно. Хотя гуманизм Ленин признавал не «абстрактный», а «классовый», но наверняка сочувствовал страданиям жены, и физическим, и моральным.

Главное же, думаю, заключалось все-таки в другом. Лидеры большевиков отнюдь не были пуританами. Любовные похождения Троцкого или Бухарина не составляли тайны для партийной верхушки, слухи о них ходили в народе. Особенно отличались «по женской части» председатель ЦИК (членом ЦИК была Инесса) Калинин и непосредственный начальник Крупской нарком просвещения Луначарский. Валентинов вспоминал, какие в последние годы жизни Ленина бросались обвинения в адрес вождей, благодаря начатой Троцким внутрипартийной дискуссии: «Указывалось на слишком уж большую любовь к балету – вернее к балеринам – «всероссийского старосты» Калинина, секретаря ЦИК Енукидзе, на помпезную жизнь председателя Промышленного банка Краснощекова, недостойную жизнь комиссара народного просвещения Луначарского и его супруги артистки Розенель и многих других. Старый большевик Луначарский представлял, на самом деле, все черты «нэповского перерождения». В доме, где я жил (Богословский пер. № 8, ныне улица Москвина, против театра Корша), над нашей квартирой помещался какой-то ночной артистический клуб, где происходили оргии с непременным участием в них Луначарского. Пьяное топтание, хороводы, песни, женские крики при выключенном в нужные минуты электрическом освещении – продолжались до пяти часов утра и не давали спать. Дворник нашего дома мог часто наблюдать, как выносили на руках для посадки на извозчика пьяного Луначарского в бобровой шубе». Подобное разложение и в эпоху военного коммунизма проявлялось. Только масштаб был поменьше, из-за общей скудости жизни. По сравнению с оргиями Анатолия Васильевича и Михаила Ивановича даже открытая связь Ленина с Арманд смотрелась бы вполне невинно.

Но тут было одно немаловажное обстоятельство. Ленин был вождем всей партии и претендовал на роль единоличного вождя всего народа. Сразу после Октябрьской революции образ Ильича стал превращаться в живую икону. В новом мифе свое место заняла и жена вождя – Крупская. Заменить ее в общественном сознании на другую – Арманд было бы не так уж просто. И не стоило подвергать сомнению святость главного творца революции и руководителя первого в мире социалистического государства в опасное для большевиков время ожесточенной Гражданской войны. Зная Ленина, можно не сомневаться, что и в этом случае он подчинил чувство к Инессе интересам дела.